Хрептович бутенева перелом

Хрептович бутенева перелом thumbnail
 
Хрептович-Бутенева О. А. Перелом (1939-1942). — Paris : YMCA-Press, 1984. — 228 с. : портр. — ( Всероссийская . мемуарная  библиотека. Наше недавнее ; 5 ).

 << Предыдущий блок     

 

— 226 —

ЭПИЛОГ.

Приехав в Иран, мы высадились в порту Пахлеви — пустынном, окруженном солдатами. Тут нас встретили англичане. Они с любопытством и, казалось, с сочувствием пропускали нас без всякого контроля. За барьером я сразу заметила Марию, нашу Марию из колхоза! Она стояла, присматриваясь к проходящим, и, увидев меня, заулыбалась. Пораженная ее видом, я поспешила пробраться к ней через толпу. Она стояла спокойная, уверенная в себе, как бы выросшая, элегантная, в форме Корпуса Андерса. Мария уехала из Актюбинска еще в марте и теперь работала в порту, принимая транспорты из России. О моем приезде она знала из списков и давно уже ждала меня. Эта встреча оказалась для меня очень важной. Мария ввела меня в новый, чужой для меня мир. Зарегистрировала, наладила переписку с внешним миром, помогла без промедления выехать в Тегеран, где я стала работать сестрой в госпитале. В декабре 42 года мне предложили ехать работать в Ахваз — там создавался транзитный лагерь для наводнившего Иран польского гражданского населения.

Должна сказать, что поначалу пребывание в Иране было радостно. Выбравшись из России, поляки словно возродились. Никто не сомневался в победе союзников, все стремились принять участие в борьбе с немцами, надеясь вернуться в свободную Польшу. Работать в Ахвазе было интересно, я сблизилась с англичанами и лагерной администрацией, во главе которой стоял польский делегат. Там я получила известие о том, что немцы, заняв Барановичи, выпустили из тюрьмы моего мужа. Как подтверждение этого события, уже в январе 43-го года, пришло письмо, написанное его рукой. Тут уж ликовала не я одна! Многим это дало надежду получить вести от пропавших близких. Моя переписка с семьей стала регулярной. Вскоре я узнала, что Мише удалось помочь отцу вернуться к семье из Щорс в наше поместье во Франции.

Но уже в 43 году радужные надежды сменились тревожными опасениями. Грозные слухи, а потом и официальные сообщения вызывали страх и негодование. Катынь, постановления Тегеранской

— 227 —

конференции, новая граница с СССР (для нашей семьи — потеря Щорс), затруднения дипломатических отношений между СССР и законным польским правительством в Лондоне… Надежды таяли с каждым днем. Многие мои друзья шли в армию, уговаривали и меня поступить сестрой в Корпус Андерса. Я и сама давно об этом мечтала, и, благодаря англичанам и нашему делегату, мне легко удалось это сделать. Очень скоро я получила вызов в штаб нашего Красного Креста, который находился в Иерусалиме. Оттуда меня послали работать сестрой в Египет. Там, в Эль Кантаре, был большой чисто польский отдел. Здесь царили полное доверие и взаимопонимание, и это очень помогло нам пережить потрясения, которые нас ждали: гибель Сикорского, Варшавское восстание, трудности, переживаемые нашим лондонским правительством. Ялтинскую конференцию и, наконец, создание нового правительства в Варшаве.

К сожалению, нашу дружную группу разъединили — сестер, знающих языки, перевели в Александрию (мой последний этап), там мы работали в чисто английском госпитале, где были и польские раненые. Тут дисциплина была военная, очень строгая, так что свободно общаться между собой было невозможно.

Наступил май 45-го года, и с ним — окончание войны. Среди всеобщей радости и веселья настроение поляков омрачалось тяжелой неизвестностью — о будущем Корпуса, о будущем самой Польши. Многие стали хлопотать в Каире о демобилизации или об отпуске. В это смутное время я узнала из писем детей, что муж мой тяжело болен, и, ссылаясь на это, тоже подала прошение об отпуске. Добиться желаемого оказалось нелегко. Только в октябре 45 года я, наконец, смогла оставить работу и выехать в специальный лагерь. Тут, живя в загроможденных багажом палатках, мы ждали переправки в Европу. Из разговоров с польскими офицерами я узнала о лагере в Ахвазе и о судьбе Корпуса Андерса, где у меня оставались друзья. Из Ахваза все бегут, лагерь ликвидируется, едут кто куда, чтобы соединиться с близкими. Корпус Андерса пришлось сократить, началась демобилизация. Из Варшавы приехала комиссия по репатриации. Но, несмотря на обещания и уговоры, большинство опасается возвращаться в Польшу и не знает, на что решиться. Материальное положение у них трудное, языков они не знают, эмиграции не хотят, но и возвращения в новую Польшу боятся.

Зная все это, нелегко мне было покидать остающихся друзей в такое трудное для них время. Я возвращалась в свободный мир, к семье, а они теряли ту Польшу, за которую боролись, за которую было отдано столько сил и столько жизней. Я тоже теряла эту Польшу.

— 228 —

Что, по существу, она значила для меня — русской? Очень многое! Щорсы — оазис после разгрома России. Мария, страстная патриотка, ее отец пан Юзеф, умерший от голода в Актюбинске со словами «Тшимайтесь!». Жертвенная Марыся, выходившая меня, когда я болела тифом. Милая Ванда, украсившая мою жизнь в изгнании заботой и любовью. Да просто все мое окружение, люди, которые наперекор всему, часто с безрассудной храбростью, шли на большие жертвы, чтобы сохранить свою веру, свободу и независимость своей родины. Вот эти-то незыблемые принципы и объединяли меня с ними.

В начале ноября 45 года, ранним утром, мы, наконец, отчалили от берегов Египта и вышли в открытое море. В Бари нас сразу погрузили на военные грузовики, чтобы двинуться дальше, на север. Во время этого путешествия — на остановках, ночевках, при перегрузке вещей — нас повсюду сопровождала помощь Корпуса Андерса. Мы расстались с ними на французской границе. Мы были им очень благодарны, на прощанье хотелось их расцеловать, но они, стоя «смирно» и глядя на нас строго и печально, по-военному отдали нам честь! После минутного замешательства, мы ответили им тем же.

Марсель. Ночевка. Проверка документов. Потом поезд в Париж. Стоя у окна, я с радостью и волнением вновь увидала знакомый французский пейзаж, услышала такой близкий мне французский говор. Вокзал. Сестра. Дети! Ищу глазами Полю, но его нет. Первое прямое указание на тяжесть его болезни. Вечер и ночь у сестры. Беспорядочные вопросы, еще более беспорядочные мои ответы на русско-польском языке! Наутро выезд в Бордебюр на Луаре. С маленькой станции Бони нанятая машина везет нас к дому. Круто завернув под железнодорожным мостом, мы въезжаем в тенистую липовую аллею. После густой тени открывается перед нами лужайка, ярко освещенная солнцем. За ней открывается старинный дом, окаймленный гармоничными строениями.

Мы молчим. Мыслей нет. Одно только незабываемое ощущение завершающегося чуда! Вот тут, сейчас! В этой тихой обители! Остановились. Миша ведет меня под руку к главному входу.

— А вот и папа! — говорит он, показывая мне на окно второго этажа.

Остановились. Смотрю вверх — Поля стоит, опираясь рукой на оконную раму и смотрит вниз. Наши глаза встретились. Взгляд его тот же — внимательный и мягкий. На до неузнаваемости похудевшем лице светится патетическая улыбка. Он что-то говорит, но окно высоко, а говорит он тихо, и его первые слова не долетели до меня… Все же мне было даровано прожить с ним почти год. Он скончался летом, окруженный заботой и семьей.

 
 
 << Предыдущий блок     
 
Читайте также:  Можно ли перетягивать ребра при переломе

Источник

Лукашка со товарищи австрийские резиденты Макеи придумывает фиктивную, фальшивую историю «Белоруссии».
Филёлохи  Академии Навук РБ придумывают фальшивую топонимику и произношение старых названий, и форсируют польско-«белорусскую» латинку.
Экзархи из МП, сидящие в Минске закрывают глаза на экспансию Ватикана в те места, где католицизма никогда не было и  добродушно терпят
католические ходы по центру Минска.
А между тем, где-то все еще сохраняется реальная история людей, принадлежавших душой и телом Российской Империи, и живших в БЕЛОРУССИИ.
Они говорили и писали по русски, по немецки и по-французски,
принадлежали к служилому русскому дворянству и никогда не слыхали о белорусской «мове», потому что крестьяне в их имениях говорили по-русски, возможно, с диалектизмами.
Местечковый патриотизм литвина подправлен мною.

Бывает так, что книга попадает в руки случайно.
Но в ней находишь то, что искал.
Оказывается – искал не там, где нужно.
Так произошло и у меня с книгой мемуаров Михаила Аполлинариевича Бутенева «История старой русской дворянской семьи».
Вышедшая уже давно, в 2002 г. в Москве, книга эта преспокойно лежала себе в магазине издательства, в котором я в ту пору работал редактором,
и я ходил мимо нее тысячи раз, прежде чем эта серая обложка каким-то образом привлекла мое внимание.
И только тогда я понял, что эти удивительные, полные неподдельной интеллигентности и грусти по ушедшим временам воспоминания посвящены

бело

русскому роду Хрептовичей – Бутеневых и местечку Щорсы на ногвогрудчине, где я бывал неоднократно во время поездок по Белоруссии.

Отыскал я и свою старую заметку о Щорсах.
Перевожу ее с белорусского для большей доступности.  (*Ну-ну! Литвин недоделанный…)
Оставлю только слово «стародрук» — старопечатная книга.

Всего за 30 км. на восток от Новогрудка, на берегу Немана, рядом с живописной Налибокской пущей находится деревня Щорсы.
В центре деревни стоит церковь св. Дмитрия Солунского.
Казалось бы, обычный приход, практически ничем не примечательный, с неспешной провинциальной жизнью. Но обратившись к истории, мы с удивлением увидим, что в давние времена маленькие Щорсы были значительным культурным центром, влиявшим на жизнь новогрудчины.

Местечко Щорсы известно с XV столетия.
Его владельцем был древний род

бело

русских дворян Хрептовичей.
Известно, что Ян Хрептович еще в 1413 году получил герб, а в 1641 г. сейм Речи Посполитой присвоил Хрептовичам графский титул.
Останки первых Хрептовичей, от начала бывших православным родом, почивали в церкви свв. Бориса и Глеба в Новогрудке.

Многочисленные поколения Хрептовичей отстраивали родовую усадьбу.
Наибольшего расцвета Щорсы достигли в конце XVIII столетия.
Обустройством усадьбы занялся Иоахим Литавор Хрептович (1729 – 1812), последний канцлер Великого Княжества Литовского.
Он получил прекрасное образование в Вильне и Берлине, был создателем Комиссии народного образования, членом Товарищества приятелей наук, автором стихов и научных работ. При Иоакиме Хрептовиче в Щорсах был построен новый каменный дворец, заложен парк с более чем 200 породами растений.

Не оставались Хрептовичи ранодушными и к духовной жизни.
В Щорсах с давнего времени существовала деревянная православная церковь.
В 1776 г. на пожертвовавание Хрептовича была построена новая каменная церковь.
Сначала приход был униатским, а после ликвидации унии присоединен к Православной Церкви.
Храм продолжал действовать и в 1920-30 гг. и во время войны.
Закрыли его только в 1962 г.
Здание было повреждено, но уцелело.
В 1988 г. жители Щорсов предприняли попытку получить разрешение открыть старую церковь,
но при этом выяснилось, что ее даже нет в списках экзархата...
Сегодня храм отреставрирован.

Главным увлечением Хрептовича были книги. Последний канцлер ВКЛ вошел в историю, как основатель крупнейшей частной библиотеки

на Беларуси

в Северо-Западном крае.
Он привозил книги из своих путешествий по Франции, Германии, Голландии, Польше,
покупал стара

друки

печатные книги в закрытых русским правительством католических монастырях,
приобрел часть Варшавской публичной библиотеки епископа Залусского, часть знаменитой библиотеки Иосифа Империали в Риме.
Будучи настоящим патриотом родины, Хрептович интересовался прошлым отечества, собирал оригиналы и копии старинных документов. Щорсовский архив содержал более 150 томов источников по истории Речи Посполитой.

Весь верхний этаж дворца в Щорсах представлял собой специально оборудованное помещение библиотеки.
В ней насчитывалось около 20 тысяч единиц хранения, в том числе ценнейших старо

друков

печатных книг XV – XVII ст.ст.
Рядом размещалось собрание художественных ценностей, который с большим вкусом и настоящим талантом коллекционера
Хр

а

Ептович собирал на протяжении всей жизни.( *вот так у мовнюков Хрептовичи внезапно становятся ХрАптовичами!)

Усадьба в Щорсах в начале XIX ст. была одним из культурных центров

Беларуси

Северо Западного края.
Сюда приезжал последний король Речи Посполитой Станислав Август Понятовский – заядлый библиофил, тут работали многие ученые, краеведы, поэты. Среди них – астроном Михаил Почобут, историки Игнат Данилович, Иоахим Лелевель, поэты Адам Мицкевич и Владислав Сырокомля.
Именно в Щорсах Мицкевич написал свой знаменитый сонет «Dо Niemna»- «К Неману».
Долгое время библиотекарем здесь работал белорусский поэт Ян Чечот.(: *понятия не имею об этом ублюдке)

Сын Иоахима Хр

е

птовича – Адам, инспектор школ Виленского университета, так же, как отец – завзятый любитель книги, не оставив потомства, завещал библиотеку первому университету, который будет открыт в 

Читайте также:  Лфк при переломе лучевого сустава видео

Беларуси

Северо-Западном крае.
Имение перешло к Михаилу Хрептовичу – русскому дипломату в Италии.

Новый хозяин любил Щорсы, где бывал редко, но ничего не смыслил в ведении хозяйства.
По совету министра сельского хозяйства Саксонии он отдал Щорсы в аренду Фердинанду Фишеру, который довел имение фактически до нищеты.

В 1892 г. Род Хрептовичей угас.
Наследниками графской усадьбы стали родственники Хрептовичей – братья Хрептовичи-Бутеневы. В 90-х годах они приводят в порядок библиотеку, по их приглашению петербургский ученый С. Пташицкий делает ее опись.

В 1913 г. Константин Хрептович-Бутенев передал книжное собрание на временное хранение в библиотеку киевского университета,
где им мог пользоваться широкий ученый мир.
Условием была договоренность о возвращении библиотеки

на Беларусь

в Северо-Западный край после открытия там университета.
Значительная часть книг (около 3 тысяч) а так же музей остались в Щорсах, где погибли во время 1 мировой войны.

В скором времени после создания Белорусского государственного университета, в 1924 г. Нарком образования БССР обратился к украинской стороне с просьбой о возврате библиотеки, на что получил согласие.
Однако по неизвестным причинам передача фондов не состоялась. Не вернули библиотеку и по сегодняшний день.

Виктор Попов ( Вихтар Папоу)

Хрептович-Бутенев, Аполлинарий Константинович

Хрептович-Бутенева О. А. Перелом (1939-1942). — Paris : YMCA-Press

* Семья Бутеневых-Хрептович в 1939 году: граф Аполлинарий Константинович,
«Поля», (1879—1946); Ольга Александровна, его вторая жена и мачеха его семерых детей (род. 1890);
дочь Прасковья, «Паша» (1911-1969), замужем за Н. Мальцевым, у нее было двое детей — близнецы Сережа и Катя (род.. 1934);
сын Константин, «Костя» (1912—1963);
дочери Мария, «Марьюшка» (1913-1973),
Елизавета, «Лизанька», (род. 1915), Екатерина,
«Катя» (род. 1917);
сыновья Михаил (род. 1919)
и Сергей (1922-1974),
Война застала Пашу,’Костю и Лизаньку во Франции.
Остальные все, включая двоих детей Паши, близнецов Сережу и Катю, были в Польше.
Гостил в то время в имении и Юлий Эдуардович Конюс (1873-1947), «дядя Жюль», дядя Ольги Александровны.

Глава 1

ЩОРСЫ.

Погода в сентябре 1939 года в Польше была сухая и солнечная. Деревья Щорсовского парка еще не облетели, листья только начинали краснеть, желтеть и отливать золотом, но на утренней росе в еще зеленой траве уже заблестели серебром осенние паутины. Осень как бы выжидающе задержалась, цепляясь за последние теплые дни, такие тихие в своей настороженности.

Среди нас нарастало беспокойство и страх перед неизвестностью и, казалось, неизбежностью катастрофы. Мы все внутренне оцепенели в этом ожидании и старались непрерывной деятельностью заглушить нарастающую жуть.

Марьюшка и Катя, дочери Поли,* с начала войны уехали в Новогрудок, за 25 верст, на курсы сестер милосердия. По мобилизации призвали нашего управляющего, пана Малишевского. Оставшиеся — лесничий, лесники, эконом, служащие администрации — часто собирались у нас на тревожные заседания, а непрерывные призывы радио к объединению, к сохранению спокойствия, ко всеобщей мобилизации держали нас в постоянном напряжении. Страшны и, казалось, безнадежны были и сводки о продвижении немцев, и растерянность Англии и Франции, от которых мы ждали помощи.

На нашем фольварке Мурованка день и ночь молотили хлеб для армии, все старались быть на своем посту, и это нас сближало и объединяло в одну большую семью.

При всей этой лихорадочной деятельности внешне наша жизнь текла по-прежнему. Семилетние близнецы, дети старшей дочери Поли, проживающей в Париже, Сережа и Катя, со своей гувернанткой, панной Марьей, нашей милой героической «карлицей», по-прежнему занимались, гуляли в парке или играли перед террасой дома. Панна Леонтина, старенькая экономка с трясущейся седой головой, по-прежнему ходила за мной, требуя указаний относительно меню, по-прежнему Павел прислуживал за столом в белом пиджаке и нитяных перчатках… Много было, конечно, разговоров о бегстве из Щорс, — но куда? Дороги запружены армией и беженцами, везде бомбардировки, а здесь больной Сережа, младший сын Поли, 16-летний мальчик, полный дом старых служащих, которых невозможно бросить на произвол судьбы.

17 сентября утром нас разбудил телефон из Несвежа, имения Радзивила. «Советы перешли границу и их передовые отряды могут быть в Щорсах с часу на час!»

Мы спешно оделись и разбудили всех. Дела много, звонит беспрерывно телефон. За письменным столом, в кабинете, Поля отвечает, отдает последние распоряжения в Мурованку, в лес, в администрацию. Вот и взволнованный голос Марьюшки из Новогрудка. «У нас здесь паника. Приход большевиков застал всех врасплох; тот, кто еще может, бежит на запад. Что вы будете делать?»

Отвечать не пришлось — нас прервали… Снова и снова телефон -из Мурованки, из леса… потом вдруг все стихло.

Собравшись в кабинете у Поли, Миша, 18-летний сын, Сережа, панна Марья и я спешно приняли общее решение — отправить близнецов из дома, чтобы они не испугались при виде возможного насилия и грубости. Тут же наша горничная Варя предложила отвезти их к ее родителям в деревню Лоски. Это и близко, и в стороне от Щорс. Мы, конечно, с радостью согласились. Там, казалось нам, они будут в безопасности. Начались торопливые сборы. За нами по пятам ходит молчаливый, как всегда, когда волнуется, дядя Жюль, брат моей матери, живший вместе с нами. То он с детьми, то связывает вещи, то о чем-то сосредоточенно задумывается. Необходимо было также немедля отправить Павла к его семье. Он, осадник, сражавшийся с Советами, злейший враг большевиков, и ему надо скрываться. Миша взялся собрать все имеющееся оружие и выбросить

Источник

В истории старинной усадьбы в Щорсах есть неожиданные повороты, мистические совпадения и удивительные встречи. На ее фоне разворачивались трагические события нашей истории: войны, приход советской власти, репрессии. Менялись судьбы людей, заканчивались эпохи, приходили новые времена. Сейчас кажется, что у поместья, от которого остались лишь руины, есть только прошлое. Но усадьба неожиданным образом сейчас, в настоящем, объединяет людей, которые еще недавно не были знакомы друг с другом и которые хотят одного: подарить имению будущее.

История № 1. Об усадьбе

Усадьба в Щорсах была построена в 1776 году. Это было одноэтажное здание с центральной двухъярусной частью. Вокруг дворца — большой пейзажный парк с искусственными водоемами. В усадебный комплекс входили и другие постройки: дом управляющего, библиотека, помещения для прислуги, конюшни, коптильня. Усадебное хозяйство в свое время было одним из самых больших, богатых и передовых в Великом княжестве Литовском.

Оранжерея в усадьбе. Оригинал фотографии хранится в Национальной библиотеке Польши. Фото: svaboda.org

Здесь почти на сто лет раньше, чем на государственном уровне, было отменено крепостное право. Хозяйство было идеально налажено и дало бы фору многим современным колхозам и агрогородкам. В имении делали фурманки, колеса, занимались животноводством. А еще выпекали хлеб, делали свое пиво, сыры и выращивали рыбу.

Читайте также:  Застарелый перелом болит

Дворец в Щорсах. Гравюра Наполеона Орды. Вторая половина XIX века

В имении работали винокуренный завод, маслобойня, действовали предприятия по производству кирпича, костяной муки для удобрения почвы, дренажных труб. Были в Щорсах своя водяная лесопилка и мельницы. Позже на Немане соорудили верфь, на которой делали маленькие суда — витины. Для хозяйственных мастерских во второй половине ХIХ века была построена так называемая Мурованка Хрептовичей, похожая на средневековый замок.

Во время Первой мировой войны дворец сгорел. Полностью его так и не восстановили. Имение постепенно пришло в упадок. В 1960-х годах панский дом разобрали. В сохранившихся зданиях в свое время были садик, школа и квартиры. Потом учреждения образования перенесли, людей переселили. И вот уже несколько лет усадьба пустует и разрушается.

История № 2. О настоящем и вере в себя

Сейчас в небольшом местечке осталась лишь малая часть великолепия — так называемый белый дом, где жил управляющий, а потом хранилась часть библиотеки, каре служебных помещений, флигель, руины конюшни и коптильня.

Все это в ближайшее время в очередной раз попытаются продать на аукционе. Сначала имение оценивалось в примерно 150 тысяч долларов (в эквиваленте), потом сумма уменьшилась до 60 тысяч. Но покупателей и за столько не нашлось. Скорее всего, на очередном аукционе цена за усадьбу снова значительно снизится.

И именно здесь начинается современная история старинной усадьбы. Минчанка Анна Булда однажды поняла, что хочет поменять свою жизнь и сделать в ней что-нибудь действительно важное. Например, восстановить какую-нибудь белорусскую усадьбу.

— Со Щорсами у меня получилась совершенно мистическая история. Я долго смотрела на сайтах наши белорусские усадьбы, а когда наткнулась на эту, сразу как будто почувствовала: вот оно! Решила, буду ее восстанавливать, — говорит Анна.

Мы стоим около флигеля дворца. Еще недавно здесь был детский сад. Сейчас стекла в окнах разбиты, а на закрытых дверях — табличка с информацией о том, что здания продаются.

Планы у Анны грандиозные: восстановить имение полностью. Но пока у нее нет ни денег, ни прав на усадьбу, зато есть энтузиазм и вера в себя.

Анна вместе с товарищами зарегистрировала в мае этого года благотворительный фонд «Щорсы и Хрептовичи». Женщина изучает историю поместья, собирает по крупицам воспоминания местных о последнем графе, вместе с волонтерами приводит в порядок территорию. Сейчас ищет инвестора для имения, но желающих вложить сюда деньги пока нет.

Чтобы полностью посвятить себя историческому наследию, женщина уволилась с работы и занялась деятельностью фонда. Говорит, просто не хватало времени совмещать, вот и выбрала то, что по душе.

— Мне для чего-то это все надо. Есть ощущение, что усадьба каким-то образом откликается на мое желание восстановить ее. Конечно, работы здесь очень много, сами видите, в каком состоянии здания. Я буду рада любой помощи. Например, летом здесь работали волонтеры — очищали руины панского дома. Мы ищем любых специалистов, которые могли бы нам как-то помочь. Может быть, в будущем, может быть, сейчас. Общие усилия могут дать положительный результат.

О том, что главное в деле восстановления имения Хрептовичей — найти инвестора, который сможет, а главное — захочет вкладывать сюда деньги, говорит и минский бизнесмен Дмитрий. Он купил рядом с дворцом старый дом, восстановил его и зарегистрировал по данному адресу фонд. Говорит, будет здесь проводить пленэры для художников и скульпторов, чтобы привлечь внимание к усадьбе.

История № 3. Об испытаниях и надежде

В эти ноябрьские дни в Щорсы приехал прямой потомок последнего графа — Петр Бутенев. Теолог и профессор живет в Америке, куда в середине 50-х годов прошлого века перебрался его отец — Михаил Хрептович-Бутенев.

Петр второй раз в Беларуси. В обязательной программе — посещение родового поместья и служба в местной церкви.

В этот приезд привез в Беларусь и племянника Евгения, чтобы показать дом его прадеда Аполлинария Хрептовича-Бутенева — последнего графа, который жил в Щорсах.

В своей книге «Перелом» Ольга Хрептович-Бутенева, жена графа, описывала свои последние дни в Щорсах.

Шел 1939-й год. Арестовали мужа — графа Аполлинария (она ласково называла его Полем), — и женщина вспоминает, как прятали детей, как приезжие грабили усадьбу, сжигая книги из библиотеки. В поисках сокровищ, которых уже давно здесь не было, кто-то даже разобрал полы.

Когда пришла советская власть, Поль оказался в тюрьме. Семья долгое время не знала ничего о его судьбе. Пока муж томился за решеткой, Ольгу отправили в Казахстан. Оттуда она писала письма мужу и прошения властям об освобождении. И ждала, любила и надеялась.

Сыну графа от первого брака Михаилу удалось уехать в Варшаву. Дочери — Марылька и Катя, которые в начале войны уехали в Новогрудок на курсы сестер милосердия, впоследствии тоже эмигрировали.

Детей старшей дочери графа, живущей в Париже, семилетних близнецов Сергея и Катю, которые в сентябре 1939 года находились в Щорсах, позже удалось вывезти в Варшаву. Но сначала малышей в своих хатах прятали местные селяне. Кстати, дочь Кати — Мария Соццани — была женой Иосифа Бродского, с которой он прожил семь лет и был, как сам писал, счастлив настоящей любовью.

В 1942 году всей графской семье удалось воссоединиться во Франции. Но Поль и Ольга прожили там вместе всего год. Мужчина скоропостижно скончался.

Никто из тех, кто когда-то жил в щорсовской усадьбе, сюда больше не вернулся.

А ведь старожилы еще помнят последнего графа. 89-летняя Любовь Герасимовна, пока мы идем по заброшенной мурованке, пробираясь через заросли к зданиям, рассказывает, как все выглядело здесь раньше. Показывает, где готовили сыры, где молотили зерно, а где стояли коровы. Потом, говорит, этот хоздвор для своих нужд использовал местный колхоз — и при советской власти здесь тоже был порядок. А уж потом все пришло в запустение. Помнит женщина и внуков графа — близнецов. Она, как и другие местные ребятишки, часто играла с ними во дворе усадьбы. А граф для деревенских детей на Рождество и Пасху устраивал сладкие столы. Угощал конфетами и мандаринами.

Бабушка отважно забирается в проем окна в белом доме, чтобы посмотреть, что еще сохранилось внутри, и рассказать графу о том, как выглядел дом при его деде.

— Я чувствую здесь любовь, — делится своими эмоциями Петр Бутенев, — мне хочется трогать руками все эти руины и кирпичи. Это прошлое нашей семьи, которое всегда с нами. Удивительно, но в нашей семье нет никакой злости на большевиков — это были смутные и трудные времена, но они прошли. О реституции речи не идет, усадьба принадлежит вам. Она — наше прошлое, но это ваше будущее. Конечно, очень жаль, что имение в таком состоянии, но я надеюсь, что мы все вместе сможем сделать что-то хорошее для него.

Петра в Беларусь пригласило «Таварыства аховы помнікаў гісторыі і культуры», которое уже два года держит связь с представителями старинного рода. Сейчас совместными усилиями готовится к изданию на белорусском языке книга воспоминаний, которую написал Михаил Хрептович-Бутенев.

Мы еще долго говорим о прошлом и будущем, о связи поколений и о том, как важно объединить усилия в восстановлении своего культурного наследия.

Потомки Хрептовичей готовы хоть как-то помочь в этом деле. Скорее всего, не финансово — у когда-то богатого рода практически ничего не осталось. А представители фонда надеются, что в скором времени появится возможность выкупить старинные здания и наконец начать восстанавливать усадьбу и старинный парк.

Источник