Винокур перелом

Зав. травматологическим отделением Брестской ЦГБ Сергей Подуто
В душе каждого человека воссоздан миниатюрный портрет его родителей.

Мама Сергея Подуто рано умерла. Она болела. Во время войны перенесла в партизанском лагере тяжелую ангину, которая дала осложнения. Ревматоидный артрит мучил суставы и кости, а порок митрального клапана заставлял ночами сидеть у раскрытого окна и жадно ловить воздух. Сергей любил мать и рос с одним желанием — помочь ей, став доктором. Ныне он врач высшей категории, заведует травматологическим отделением Брестской ЦГБ.

Вместо блата — прилежание

В его бобруйской школе почти все учителя были евреи, очень образованные люди. Ева Наумовна Файнберг учила мальчика вышивать крестиком и дарить картинки папе и маме на дни рождения. Она сразу настроила:

— В мединститут нужен блат. У тебя его нет. Значит, единственная возможность там оказаться — хорошо учиться.

И Сергей старался. Отец Николай Иосифович сына поддерживал, книги покупал. Жили бедно. Помочь некому: близких у папы не осталось, фашисты всех заживо сожгли в отместку за Рудобельскую республику (оккупанты так и не взяли ее). И родная деревня Ловстики в 200 дворов разделила участь Хатыни. Николая спасло лишь то, что он — секретарь комсомольской организации — помогал эвакуироваться семьям партийных работников; потом был сразу призван на фронт. После Победы его как человека честного и имеющего красивый почерк поставили руководить сберкассой. Зарплата была такой мизерной, что он взмолился: отпустите, не смогу прокормить детей. Подуто-старшего взяли слесарем на гидролизный завод. От голода кружилась голова. Выручала кружка браги: выпьешь — и сил прибавится, можно работать.

Организм стал сдавать. Хороший врач после осмотра сказал:

— Будешь пить эту гадость, курить «Беломор» — погибнешь!

Николай тут же смял пачку и выбросил. И всю жизнь потом говорил, какая сила внушения у доктора, как много хорошего может сделать такой человек! А маленький сынишка слушал.

Когда пришло время поступать, Сергей уже твердо знал, что поедет в Ленинград в Военно-медицинскую академию им. С. М. Кирова: говорили, подготовка в ней на голову выше, чем в любом другом медвузе.

Из абитуриентов, прошедших строгую медкомиссию, сформировали роту в 120 человек. Выдержали все испытания лишь четверо. Подуто в их числе. Сразу определили в воздушно-десантные войска. Мать обрадовалась, что не на «подводный» факультет. Небо казалось ей светлее и ближе.

Жажда знаний многое прибавляет к жизни. Сергей буквально упивался книгами, посещал научный кружок, не вылезал из библиотеки. Человеку провинциальному, ему не хватало эрудиции, столичного лоска, светских манер. Он с радостью учился всему, и 6 лет пролетели как миг. У обычных студентов — каникулы, а у него — сборы, жизнь в палатке, дождь, ветер, комары.

Когда учителем восхищаешься, любовь к предмету не исчезает. За некоторыми преподавателями ходил хвостом и жадно внимал каждому слову.

— Тот, кто хочет видеть результаты своего труда немедленно, должен идти в сапожники, — говорил, поучая молодых докторов, Ефим Анатольевич Дыскин, Герой Советского Союза. — А ваша задача разглядеть недуг и, действуя мягко, тактично, по возможности без боли, изгнать его из тела. Почаще берите человека за руку, садитесь рядом, выслушивайте его. Смысл таких «посиделок» не в содержании беседы, а в касании душ. Если нет к вам доверия — вылечить не удастся.

Некоторые думали: военному врачу эти сантименты ни к чему, служивые люди и в госпитале соблюдают субординацию. Как это — сесть у кровати генерала и взять его за руку?! Так и погон можно лишиться.

Но жизнь показала, что профессор был прав. Генералы тоже болеют и бывают беспомощны, как дети.

Настоящий врач лишен тщеславия, он понимает, что искусство лечить неисчерпаемо. О травматологах нередко говорили, что это медный лоб и золотые руки. Сергей Николаевич горячился, когда слышал такое. Операции, методики, инструменты требовали светлого ума. Это сегодня есть пластины, шурупы, гвозди, шайбы, чтобы укрепить суставы, позвонки, кости, а когда он начинал, ничего такого не было.

Изобретал сам, в т. ч. инструменты; стал автором 30 рационализаторских предложений.

На Западном «фронте»

В госпиталь Западной группы войск в Германии Подуто направили как опытного доктора, прошедшего афганскую «школу».

В один из дней, когда с травматологом Олегом Рыкуном они только закончили операцию, неожиданно позвонил командующий группой войск в Германии Матвей Прокопьевич Бурлаков:

— Орлы, буду краток. Певец Иосиф Кобзон в Берлине дает концерты для русской и еврейской диаспор. Заполнять паузы между выступлениями пригласил Владимира Винокура и Александра Розенбаума. Пока не знаю в деталях, как это произошло, но Винокура знакомый эмигрант позвал в гости, сам был за рулем и не вписался в поворот. Погиб. Винокур жив, однако покалечился. Находится в маленькой больнице, где ему оказывают первую помощь. Немцы хотят оперировать, говорят, что дело серьезное и придется отрезать ногу.

Надо бы артиста осмотреть и решить — нужна ли эта ампутация?..

Времени в обрез. Врачи сняли с петель широкую дверь, занесли в санитарный автомобиль, захватили шины Белера для вытяжения конечностей — и помчались в больничку, стоящую на пути между Потсдамом и Берлином.

Весельчак и пересмешник, умеющий «разогреть» публику в зале до слез, был в плохом состоянии. Переломы обеих бедренных костей с вывихами, тяжелый ушиб грудной клетки, ЧМТ, шок, боль. Операция — всегда агрессивное вмешательство в организм, которое имеет свойство осложняться. Делать ее сейчас ни в коем случае нельзя.

Пострадавшего доставили в госпиталь.

— Скажите, у меня есть хоть какая-то альтернатива — или только пила? — со страхом спросил Винокур.

Надо поднять дух артиста и объяснить ему все так, чтобы жить захотелось.

— К вопросу о выборе метода… — начал Сергей Николаевич Подуто. — Когда гулящую женщину доставили с переломами ног в больницу, то ассистент спросил доктора, какой метод выбрать: экономический или рациональный? Врач ответил: «Профессия пациентки не позволяет иметь шрамы на ногах. Так что метод будет индивидуальный. Слепим все, что можно, — и в гипс!». Мы постараемся идеально адаптировать все костные отломки под контролем рентгена. Операции не будет: профессия артиста тоже не допускает шрамов на ногах. Но кое-какие дырочки просверлить придется…

Глаза у Винокура радостно заблестели; он поймал взгляд врача, как утопающий ловит спасательный круг. И Подуто не стал говорить бедолаге, что боковые тяги — не сахар, лежать в гипсе на вытяжении придется не один месяц.

Надо было подумать, куда артиста поместить, чтобы стены госпиталя не давили. Напротив ординаторской — небольшой зал лечебной физкультуры. Плитка на стене веселенькая, обстановка мало напоминает больницу. Вот туда и отвезли, когда все необходимые манипуляции сделали.

Матвей Бурлаков приземлился на вертолете в госпитальном дворе через 3 дня. Проведал Винокура и крепко пожал руку докторам.

— Молодцы! Я так и сказал Кобзону, чтобы не паниковал: «Специалисты у нас есть, хотя ни разу не видели своих имен в газетах».

Его обнимал весь бомонд

Палата Винокура — рядом с ординаторской. Главная задача Подуто — лечить пациента и сдерживать наплыв посетителей. Госпиталь едва ли не в глухом лесу, но вездесущий бомонд это место каким-то образом находил. На секунду Сергей Николаевич представил, сколько проведывающих артиста могло оказаться, случись такое в Москве, и испугался за состояние Володи. Тому как воздух нужен покой, а народ рвется и днем, и ночью. Винокуру приходилось держать марку, но когда ты нездоров, это отнимает последние силы.

Нескончаемо звонили Сашки, Витьки, Гришки, Мишки, Юрки. Через 5 минут после разговора с пересмешником выяснялось, что это известные писатели, народные артисты и члены правительства.

Никто не приходил с пустыми руками. Открываешь шкаф, где должны стоять медикаменты, и хоть в обморок падай: конфеты, печенье, вино, виски, коньяк, водка…

Днем боль затихала, будто боялась света, а ночью выходила из засады, наглая, как крыса, уверенная в своей силе. Посадить полностью на анальгетики нельзя. Надо потерпеть. Винокур был грустен. В нем шла мужественная борьба; он осознал, что ни любовь, ни слава, ни молодость, ни богатство — ничто не заменяет здоровья.

 Всякое страдание должно быть оплачено радостью. На вертолете прилетал командующий Бурлаков, заходил в палату к Володе, и уже минут через 15 они задорно смеялись. Генерал старался развеселить юмориста, а тот выдавал пародии, которые оказывались шедеврами.

— И как это у тебя получается? — допытывался командующий.

— В пародии нужны легкость, воображение и, как ни странно, любовь к пародируемому.  Спасибо вам за врачей, Матвей Прокопьевич. Если бы я тогда немцам поверил, до конца дней ездил бы в инвалидном кресле. Потерял бы любимую работу. А другой профессии я не знаю.

— Зато врачи благодаря тебе стали знаменитыми — их обцеловал весь бомонд. Лайма Вайкуле так приложилась к Олегу Рыкуну, что чуть щеку потом отмыл. Весь народ в госпитале обзавидовался…

Валерий Леонтьев, Бисер Киров, Лев Лещенко, Станислав Говорухин, Иосиф Кобзон, Александр Розенбаум, Надежда Бабкина — кто только не утешал артиста! А после они непременно хотели увидеть врачей и отблагодарить. Приходилось делать строгое лицо, добавлять металла в командный голос, только это и сдерживало…

Веселый обход

— Веселое расположение духа — первое, второе и третье условия твоего выздоровления, — сказал я Винокуру. — Это заменяет отдых, организм беспрерывно пополняет силы. Недовольство, тоска, уныние — самые деятельные союзники болезни. Они расслабляют человека в борьбе с ней и сушат кости.

Владимир Натанович понял это дословно: он должен смешить врача и медсестер. Юморные монологи для сцены обычно ему сочиняли писатели. Здесь сцены не было, а квалификацию терять не хотелось, и артист, прикованный к койке, стал вспоминать разные истории, которые с ним приключались. Врачебный обход отныне почти всегда превращался в маленькое представление.

— Это комсомольцы придумали, чтобы наших спортсменов, выступающих на крупных соревнованиях или чемпионатах за рубежом, сопровождала группа психологической поддержки. Благодаря этому я посмотрел много интересных стран, — рассказывал Винокур. — Первая такая поездка с «психбригадой» — на XIII зимние Олимпийские игры в Лейк-Плэсид (США, 1980 г. — Прим. ред.). Спортсмены-бессребреники жили в помещении бывшей тюрьмы, а мы в шикарном отеле на ранчо. На хоккейном матче, который наши, чемпионы 5 предыдущих олимпиад, продули американской команде, состоявшей из студентов и любителей (местные газеты назвали это «чудом на льду»), я сидел с Иосифом Кобзоном, Львом Лещенко и Евгением Леоновым. В то время у нас все было в дефиците, ни куртки, ни шапки не купить, чтобы достойно выглядеть. Какой-то охотник подарил Леонову шкуру степной лисы — пошили большую лохматую шапку, в Америке такой ни у кого нет. Впереди нас болели чехи, обиженные на СССР еще с 1968 года. Кричат, провоцируют на скандал, для них мы — ненавистные русские! Леонов терпел их выходки, а потом не выдержал и послал чешскую братию на три буквы.

— А что, дед, он у тебя есть? — спрашивает один нахальный чех.

— Пойдем покажу!

Отозвал чеха в сторону и… показал.

— Ну, это вообще ничто! — издевается тот.

— Ладно, — говорит угрожающим тоном Леонов, — Иосиф! Иди сюда и покажи-ка этому!

Кобзон так гордо, по-генеральски понес свое тело, крепко сжал челюсти и сузил глаза, что чехи ретировались.

Вечером был банкет. Нас, слегка навеселе, провезли ночью в автобусе по 42-й авеню, где обычно выстраивались проститутки.

Леонов неожиданно высунулся в окно и крикнул:

— Эй, …ляди! Привет вам от советской кинематографии!

Все шлюхи бросились к нашему автобусу. Они подумали, что такой серьезный человек в огромной лисьей шапке хочет взять их на работу…

* * *
— Серега, а ты, оказывается, афганец? Говорят, дворец Амина брал? Это правда, что при такой операции только двоих человек потеряли?

— Правда. Накануне бойцов протестировали и сказали, что эти двое психологически не совсем готовы, могут погибнуть. Но они отказались остаться и ушли в бой. Из тех, кто штурмовал дворец Амина на юго-западной окраине Кабула, потом сформировали группу «Альфа».

— А я был в Афгане позже. Концерт давали. Стою на сцене в белом костюме. Пою последний куплет, благодарю за внимание, и тут как грохнет! А потом еще раз — бах! Все как муравьи разбежались, а я будто к сцене прирос, шага сделать не могу. Из зала ко мне мчится Борис Громов — командующий воздушно-десантными войсками 40-й армии, и орет: «Выскакивай! Два реактивных снаряда выпустили! Разведка донесла душманам, что концерт дают, много офицеров собралось, вот они и постарались. Да плохо прицелились: один недолет и один перелет. Видишь, в зале пожар начался — дуй отсюда!».

На деревянных ногах я вышел за кулисы. Обо мне потом легенду сочинили: Винокур стоял под пулями. А у меня шок был. Юра Немытин, начальник медслужбы 40-й армии, сейчас генерал-майор, говорит: «Винокур, выручи! Пойдем с тобой в палату, где тяжелые лежат. Рассказывай им, что в голову придет, хоть матюгами, я тебе разрешаю».

Вошел — и увидел раненых в душу. Мальчики совсем, без рук, без ног. Не помню, что им рассказывал, но они хохотали до слез. А один кричал: «Больше не надо, а то у меня швы на животе разойдутся!».

(Продолжение следует.)



ВЛАДИМИР Винокур день рождения празднует 31 марта. Но торжество обычно продолжается и 1 апреля. К радости друзей артиста — ведь можно безнаказанно подшутить над именинником. Обычно Владимир Натанович держит ухо востро, но без проколов не обходится.

— В ТОТ раз мы отметили мой день рождения, как обычно, весело, в компании друзей. Домой возвращался под утро. Меня Лева Лещенко подвез. Пришел, бухнулся в постель и отрубился. Проспал, наверное, полчаса. Вдруг звонок. Оказалось, Лещенко. «Вов, выручай, у меня машина на соседней улице заглохла. Вода нужна, да побольше». Я начал метаться по квартире в поиске ведер. Наконец спускаюсь во двор с двумя ведрами воды. Время пять утра, кругом ни души. Только тут до меня дошло, что Лева меня разыграл.

55 лет — это молодость

— В ЭТОМ году вы празднуете 55-летие. Это повод, чтобы…

— Чтобы задуматься. К счастью, выводы пока утешительные. В нашем жанре 55 лет — это молодость. Аркадий Исаакович Райкин работал до 75 лет, все мои нынешние коллеги старше меня — и Хазанов, и Петросян. У меня еще есть время. Хотя … жизнь не вечна. Я впервые задумался об этом одиннадцать лет назад, когда в Германии попал в страшную автокатастрофу. Два человека, сидевшие в этой же машине, погибли. Я остался жив.

— Тогда вас долгое время не было на сцене.

— Да, врачи из немецкого госпиталя, куда я попал сразу после аварии, мне заявили: «С профессией актера вам придется расстаться». Жуткие травмы приковали меня к постели на долгие месяцы. Правая нога — вывих таза, левая — сложный перелом. Немцы хотели ампутировать одну ногу. Тогда Иосиф Кобзон перевел меня в наш военный госпиталь. Там меня буквально склеили по кусочкам. Ночами, когда в госпитале все спали, я разрабатывал ноги. Они были тонкие и совсем не двигались, просто болтались, как плети. Я называл свои ночные тренировки «гестапо». Потом учился заново ходить. Меня называли Мересьевым. Когда сделал первые шаги — понял, что такое счастье. Когда выздоровел, съездил к тем немецким врачам и станцевал перед ними. Чтоб знали. А день аварии считаю своим вторым днем рождения.

— С тех пор вы верите в судьбу?

— Да. И не только из-за аварии. В моей жизни было еще несколько случаев, когда я должен был умереть, но оставался живым и невредимым. Помню, выступал в Афганистане перед нашими бойцами, а душманы в этот момент начали обстрел. Один снаряд упал за Домом офицеров, а другой — перед. Все, естественно, легли на пол, а я как стоял на сцене, так и продолжал стоять. Просто был в шоке, не понимал, что делаю. А обо мне потом легенды ходили. Мол, Винокур — герой, стоял под вражескими снарядами. Или другой случай. Много лет назад теплоход «Адмирал Нахимов» по загадочным причинам столкнулся с сухогрузом. Погибли сотни людей. Среди них должен был быть и я. У меня был билет на этот самый рейс в «люксовой» каюте. Мы должны были плыть на теплоходе из Новороссийска в Сочи вместе с Лещенко. Но его в последний момент вызвали в Москву, на концерт. А мне одному ехать не хотелось. Тем более что местные ребята пригласили меня на шашлык. В Сочи я отправился на следующий день на обычном речном трамвайчике. Когда услышал страшную новость, внутри все похолодело. Тогда я подумал: все, что с нами происходит, — не просто так. Кто-то наблюдает за нами, не сводя глаз. И решает — быть на земле или не быть. Знать бы, по какому принципу идет этот таинственный отбор. Может, удалось бы кого-нибудь спасти и предупредить?

Пугачева сдержала обещание

— ВЛАДИМИР Натанович, а за что вы обычно поднимаете первый тост на дне рождения?

— За родителей, конечно. Мама, слава богу, жива. А вот отец семь лет назад умер. Он был строителем и работал всю жизнь не покладая рук. В родном городе Курске его все знали и уважали. Местные партийные боссы, перед тем как ехать в Москву с отчетом, всегда звонили отцу: «Давай встретимся, хочется с умным человеком посоветоваться». Отец смеялся: «Ну да. Так издревле на Руси водилось. Умный еврей при губернаторе». Когда уехал из Курска в Москву, то с родителями, конечно, стал реже видеться. Но звонил им каждый день, а отцу, бывало, и по несколько раз на дню. Однажды позвонил ему из открытого океана — мы ехали на гастроли на Кубу, так капитан разрешил воспользоваться спецсвязью. Отец всегда следил за моей работой на сцене, критиковал, давал советы. Теперь это делает мама. Бывает, позвонит и скажет: «Что-то, Володя, у тебя тексты не очень хорошие, лучше работай с авторами».

Она у меня учительница. Ей ученики письма до сих пор пишут.

— Курск часто посещаете?

— Раньше, когда там жили родители, посещал часто. Кстати, в нашей курской квартире в гостях перебывали все мои друзья: Лещенко, Кобзон, Алла Пугачева. Кстати, с Аллой произошла интересная история. Однажды в «Олимпийском» на сборном концерте я познакомил ее с моими родителями и братом Борисом. Мама тогда сказала: «Аллочка, если хотите, приезжайте к нам в Курск. На фаршированную рыбу». Алла загорелась и обещала приехать. Я, правда, не поверил. А она действительно через несколько дней прикатила в Курск на машине. Когда я показывал Алле город, на улицах царил переполох. Новость о том, что известная певица приехала к Винокуру есть фаршированную рыбу, мгновенно облетела весь Курск. А мамина рыба Алле очень понравилась.

— Небольшие города обычно трепетно относятся к известным людям, жившим в них в молодости. Например, в родной школе открывают музеи или вешают на дом памятные таблички. С вами что-нибудь подобное происходило?

— Школа, говорите? Я учился в Курске в средней школе N 26. Потом старое здание снесли, а номер 26 отдали школе для умственно отсталых детей. Так вот, когда я приезжаю в родной город на гастроли и рассказываю, что окончил школу N 26, в зале начинается обвальный хохот. Все мгновенно понимают, откуда берутся артисты.

Самый богатый студент

— А КАК проходила ваша студенческая жизнь в столице?

— Я жил в общежитии ГИТИСа. Стипендия — 28 рублей. Но однажды мне, бедному студенту, повезло, я два сезона проработал в цирке на Цветном бульваре. Программа называлась «Мечте навстречу!» Я исполнял несколько песен. За это в месяц получал сто рублей! Я был самый богатый студент в институте. В день зарплаты у цирка собирались мои друзья. Мы шли в магазин и покупали трехлитровую бутылку вина «Гамза». И две бутылки водки. Из продуктов покупали килограммов пять картошки, вонючих совковых котлет, чеснок и хлеб. Начинался сокрушительный банкет. В нашем общежитии жили девушки не только из ГИТИСа, но еще студентки Щукинского, Щепкинского и Суриковского училищ. В общем, самые красивые девушки страны. Впору конкурс красоты проводить. Мы брали большой чан, смешивали в нем водку и «Гамзу», добавляли сахар. И получали четыре литра жгучей смеси. Девчонкам говорили, что это французский ликер. Вечер заканчивался банально. Выпивки не хватало. Мы брали чайник и шли на Рижский вокзал. Там стояли перегонные цистерны с вином из Баку и Молдавии.

— Свою будущую супругу вы встретили там, в общежитии?

— Нет, я познакомился с Тамарой в Театре оперетты. Впервые увидел ее на репетиции, она танцевала партию кукол в одном из спектаклей. Тамара была с большими голубыми глазами и очень хорошо сложена — настоящая кукла. Ей было 20, а мне 26. Сразу подкатился с ухаживаниями, но получил от ворот поворот. Меня это только раззадорило. Наконец она согласилась прийти ко мне в общежитие. Я накрыл праздничный стол и, как только Тамара пришла, сразу бросился в наступление. А она… расплакалась. Потом Тамара объяснила, что я показался ей героем из фильма «Три толстяка» — старым и толстым. В общем, какой-то волосатый мужик полез целоваться, а Тамара еще не знала ничего подобного. А потом случилось следующее. Меня брали в московский театр, но была нужна московская прописка. У Тамары же к тому времени умерла бабушка, и ей досталась двухкомнатная квартира. Она предложила свою помощь — фиктивный брак. А я ей и сказал: «А чего фиктивно? Я тебя всерьез замуж зову». И еще я ей пообещал: «Я собираюсь стать известным, популярным и богатым. Если ты мне веришь, то выходи за меня по-настоящему». Тамара сказала: «Я постараюсь вам поверить». Она со мной до загса была на «вы». Я горд тем, что выполнил свое обещание. В следующем году будем праздновать тридцать лет со дня нашей свадьбы.

— Поделитесь рецептом счастливого брака.

— У нас было общее дело — мы очень хотели ребенка. Но балет — такая профессия, которая не всегда дает женщине возможность стать матерью. Но Тамара победила. Конечно, и я помогал. Родилась Настя, наш поздний ребенок. Мне было 37, а Тамаре — 31. Важно, что мы «притерлись» с женой характерами. За долгие годы я изучил Тамару. Могу пройти мимо вспышки гнева, промолчать. Потом, мы не мозолим друг другу глаза, поскольку по роду деятельности я мало бываю дома. Может быть, в этом секрет успеха.

— А чем занимается Настя?

— Настя пошла по стопам Тамары. Серьезно занимается балетом. Рано утром уезжает в училище и возвращается в девять вечера. У станка работает по 4-5 часов. Настя, слава богу, не в меня, телосложение у нее хрупкое. И все равно говорит, что ей надо худеть. На что я ей отвечаю: «Настя, тебя и так уже слабо видно».

Я ей все время внушаю одну мысль: надо много работать, потому что в балете я тебе помочь не смогу. Она все рвет зубами, потому что понимает — ей нужно победить фамилию.

Робин Гуд

— ЭТО правда, что вы отличный стрелок и заядлый охотник?

— Я с детства люблю оружие. По возможности всегда приобретаю что-нибудь новое. Люблю стрелять в тире, по мишени. А недавно во мне открылся Робин Гуд — стал стрелять из лука. Что же касается охоты… я не могу стрелять по живому. Однажды были в охотничьем хозяйстве, а там утки. Я, не глядя, пальнул просто так. Не целясь. И попал. Этих уток нам подали на обед. Я не смог есть.

— А в человека вы могли бы выстрелить?

— Я иногда сам спрашиваю себя об этом. Думаю, смог бы. Зверь в человеческом обличье страшнее и коварнее любого хищника. Поэтому, когда идут споры об отмене смертной казни, я не скрываю, что против. Как можно оставить жизнь человеку, который лишил жизни другого?

— Было время, вы занимались бизнесом — раскручивали собственную торговую марку «Винокур». Как теперь обстоят дела?

— Бизнесом занялся по необходимости. Дело в том, что у меня есть свой театр, значит, я должен платить своим артистам деньги. Выпускал водку и продукты питания под маркой «Винокур». Но мои партнеры оказались людьми случайными. И я их разогнал, потому что мне стало жаль своего имени. Пока я приостановил этот проект, но все равно к нему вернусь. Деньги на театр нужны по-прежнему.

Счастливый человек

— ЖИЗНЬ артиста — сплошные переезды, общение с огромным количеством людей. Не возникает иногда желания сбежать от всей этой суеты в «глушь, в деревню»?

— Нет. Я — городской человек. А вот мои девушки — жена и дочка — любят жить в нашем загородном доме. У Тамары каждое деревце ухожено, трава всегда покошена. Все подстрижено. Настя с детства ходит с мамой за грибами, поэтому никогда не ошибется и поганку не сорвет. Тамара, как и моя мама, солит, варит.

— А животные в вашем загородном доме есть?

— У нас был пес Бим, кокер-спаниель с большими грустными глазами. Он прожил шестнадцать лет. Я называл его «грустный еврей». Бим был очень добрый, всех облизывал. Сейчас у нас живут две дворняжки, их на улице подобрала Настя. Тамара за ними так ухаживает, что они уже чувствуют себя примадоннами. Но все равно знают, кто в доме хозяин. Когда я вечером возвращаюсь домой, они медленно ползут ко мне на животе. А над женой подшучиваю: «Вот это верность, а вы — привет, пока».

— Владимир Натанович, друзья вас наперебой хвалят. Никто о вас дурного слова не скажет. Создается впечатление, что у вас и врагов-то нет. Выходит, и не предавали ни разу?

— Близкие друзья меня никогда не предавали. В этом смысле я счастливый человек. А предатели? Я просто исключаю их из своей жизни.

Смотрите также:

• Римма Маркова: «Я такой бандиткой была…» →
• Это не любовь! Это — рабство… →
• Все будет хорошо (16.04.2006) →