Великий перелом гарри тертлдав

Одним из возможных ответов было — новый главнокомандующий флотом. Собрание командиров флота вторжения однажды уже пыталось сместить Атвара — после того, как СССР взорвал первую тосевитскую бомбу из расщепляющегося материала. Тогда заговор провалился. Если они попробуют сделать это снова, то Кирел логически становится первым преемником Атвара. Адмирал ожидал ответа своего подчиненного, и для него было важно не столько, что он скажет, а как скажет.

Помедлив, Кирел ответил:

— Если бы среди представителей Расы были сторонники тосевитов, противостоящие всеобщей воле, — конечно, Раса не могла породить таких порочных сторонников, это говорится только в виде гипотезы, — то их сила в отличие от сил мятежников могла бы привести к необходимости вести переговоры.

Атвар обдумал это. Кирел, в общем, был консервативным самцом и выразил свое предложение консервативным образом, приравняв Больших Уродов к аналогичным группировкам внутри Расы, и от такого уравнения чешуя Атвара начала зудеть. Но предположение, как бы оно ни было сформулировано, было более радикальным, чем то, которое Страха — командир, возглавлявший оппозицию против Атвара, — когда-либо выражал вслух перед тем, как дезертировать и перебежать к Большим Уродам.

— Командир корабля, — резко потребовал ответа Атвар, — вы высказываете то же предложение, что и мятежники: чтобы мы обсуждали с тосевитами способы закончить нашу кампанию незадолго до полной победы?

— Благородный адмирал, разве вы сами не сказали, что наши самцы, похоже, не способны добиться полного завоевания Тосев-3? — ответил Кирел, по-прежнему четко соблюдая субординацию, но не отказываясь от своих идей. — Если так, то не следует ли нам разрушить планету, чтобы быть уверенными, что тосевиты никогда не смогут угрожать нам, или же…

Он остановился: в отличие от Страхи он обладал чувством такта и понимал, как далеко можно зайти, не пересекая границу терпения Атвара.

— Нет, — ответил главнокомандующий, — я отказываюсь допустить, что приказы Императора не будут исполнены в точности. Мы будем защищаться в северной части планеты, пока не улучшится их жуткая зимняя погода, а затем возобновим наступление против Больших Уродов. Тосев-3 будет нашим.

Кирел распростерся в позе послушания, которая была принята в Расе.

— Будет исполнено, благородный адмирал.

И снова ответ точно соответствовал субординации. Кирел не спрашивал, как это должно быть сделано. Раса доставила сюда из Дома только ограниченное количество материальных средств. Они были гораздо более высокого качества, чем все, что использовали тосевиты, но запасы были ограничены. Как ни старались пилоты Расы, танкисты, ракетчики и артиллеристы, они не смогли разрушить производственные мощности Больших Уродов. Оружие, которое теперь производили на Тосев-3, хотя и лучшего качества, чем то, которым они обладали, когда Раса впервые высадилась на планете, оставалось варварским. Но они продолжали выпускать его.

Некоторые боеприпасы можно было выпускать на заводах, захваченных у тосевитов, и у звездных кораблей Расы тоже были свои производственные мощности, и они могли бы сыграть решающую роль… в войне меньших масштабов. Если учесть то, что грузовые корабли доставили с Родины, то по-прежнему оставалась надежда адекватности вооружения для предстоящей кампании, да и Большие Уроды тоже находились в тяжелом положении, вне всякого сомнения. Так что победа, возможно, еще достижима.

Или, конечно… но Атвар не позаботился задуматься об этом.

* * *

Даже с флагом перемирия Мордехай Анелевич чувствовал себя нервно, приближаясь к немецким укреплениям. После того, как он умирал от голода в варшавском гетто, после того, как он возглавил в Варшаве еврейских бойцов Сопротивления, поднявшихся против нацистов и оказавших помощь ящерам в изгнании их из города, у него больше не было иллюзий. Он твердо знал, что гитлеровские войска хотели сделать с его народом — стереть с лица земли.

А ящеры хотели поработить всех, как евреев, так и гоев. Евреи не понимали этого, когда поднялись против нацистов, но даже если и так, они не стали бы особенно беспокоиться. По сравнению с уничтожением порабощение выглядело не так уж плохо.

Немцы no-прежнему воевали с ящерами и бились упорно. Ни одна из сторон не отрицала ни их военной доблести, ни технического искусства. Анелевич издали наблюдал, как взорвалась ядерная бомба восточнее Бреслау. Если бы он видел это с меньшего расстояния, он не шел бы сейчас торговаться с нацистами.

— Хальт!

Голос донесся словно из воздуха. Мордехай остановился. Через мгновение из-за дерева, как по волшебству, появился немец в белом маскировочном халате и окрашенной в белый цвет каске. Взглянув на немца, Анелевич, обряженный в красноармейские валенки, польские военные брюки, мундир вермахта, красноармейскую меховую шапку и гражданский овчинный полушубок, почувствовал себя сбежавшим с распродажи случайных вещей. Его досаду усиливало еще и то, что он нуждался в бритье. Губы немца скривились.

— Это вы тот еврей, которого мы ожидаем?

— Нет, я святой Николай, просто опоздал к Рождеству, — ответил Анелевич.

До войны он был студентом технического факультета и бегло говорил по-немецки, но сейчас, чтобы позлить часового, ответил на идиш. Тот только хмыкнул. Может быть, шутка не показалась ему забавной, а может быть, он просто не понял ее. Он взмахнул винтовкой.

— Пойдете со мной. Я доставлю вас к полковнику.

Это было то самое, ради чего Анелевич оказался здесь, но ему не понравилось, как обошелся с ним часовой. Немец говорил так, будто у Вселенной не было иного выхода. Может быть, это и в самом деле так.

Мордехай последовал за немцем через холодный и молчаливый лес.

— Ваш полковник, должно быть, хороший офицер, — сказал он тихо, потому что обступивший лес угнетал его. — Этот полк проделал большой путь на восток после того, как вблизи Бреслау взорвалась бомба.

Это было одной из причин, по которой ему требовалось поговорить с местным командиром, хотя он и не собирался объяснять подробности рядовому, который, вероятно, принимал его за простую пешку.

Флегматичный, как старая корова, часовой ответил: «Да-а» — и снова замолк.

Они пошли по поляне мимо окрашенного в белый цвет танка «пантера». Двое танкистов возились с двигателем. Глядя на них, слушая ругательства, вызванные прикосновением кожи в промежутке между перчаткой и рукавом к холодному металлу, вы могли бы подумать, что война не имеет отличий от других видов механического промысла. Конечно, у немцев и убийство было поставлено на промышленную основу.

Они миновали еще несколько танков. Большинство из них ремонтировалось. Это были более крупные и сильные машины по сравнению с теми, что использовались нацистами при завоевании Польши четыре с половиной года назад. С тех пор нацисты многому научились, но и теперь их танки даже близко не достигли такого уровня, чтобы их можно было сравнить с танками ящеров.

Двое мужчин готовили какое-то варево в небольшом котелке на алюминиевой походной печке, поставленной на пару камней. Кушанье явно было мясным — кролик, может быть и белка, а то и собака. Что бы там ни было, но пахло вкусно.

— Еврейский партизан доставлен, герр оберст, — совершенно безразличным голосом доложил часовой. Так лучше — в голосе могло прозвучать и презрение, пусть и незначительное.

Оба сидевших на корточках у печки подняли головы. Старший поднялся на ноги. Очевидно, он и был полковником, хотя на его фуражке и мундире не было знаков различия. Ему было лет сорок, лицо узкое, умное, несмотря на то, что кожа загрубела от постоянной жизни на солнце и под дождем, а теперь еще и под снегом.

— Это вы? — Анелевич раскрыл рот от удивления. — Ягер!

Он видел этого немца больше года назад и всего в течение одного вечера, но не мог забыть его.

— Да, это я, Генрих Ягер. Вы знаете меня? — Серые глаза офицера-танкиста сузились, углубив сетку морщинок у их внешних краев. Затем они расширились. — Этот голос… Вы называли себя Мордехаем, так ведь? Тогда вы были чисто побриты.