В чем перелом мировоззрения толстого

Наши эксперты могут проверить Ваше сочинение по критериям ЕГЭ
ОТПРАВИТЬ НА ПРОВЕРКУ

Эксперты сайта Критика24.ру
Учителя ведущих школ и действующие эксперты Министерства просвещения Российской Федерации.

Как стать экспертом?

Его потрясала глубина проникновения нищенской, бродяжьей психологии в сознание людей. Нищета духа порождала хитрость и изворотливость ума вместо честности и открытости. Толстой наблюдал, как тяжело, а зачастую и невозможно, помочь людям нищего духа: любое воспоможествование они исхитрялись направить на еще более глубокое падение. Деньги, собранные Толстым по подписке среди богатых людей Москвы, растворялись в ночлежных домах без видимой пользы, часто разворовывались.

Толстой с болью переживал это. В дневниках он подробно описывал свои действия в помощь голодающим — и не мог найти ответа на вопрос: почему люди зачастую сами стремятся быть хуже, чем их «обязывают» обстоятельства?

Считается, что в бреду человек высказывает свои самые сокровенные, тайные, подсознательные мысли — те, в которых не всегда может себе признаться наяву. За долгую жизнь Толстому делали несколько операций под хлороформом. Одну из таких операций, когда вправляли вывих после падения с лошади в 1864 году, описывали очевидцы: «Возились долго. Наконец он вскочил с кресла, бледный, с открытыми блуждающими глазами; откинув от себя мешочек с хлороформом, он в бреду закричал на всю комнату:

— Друзья мои, жить так нельзя… Я ду… я решил… — Он не договорил».

Это — самое глубокое ощущение Толстого на протяжении всего его земного существования. Молодым человеком он стремился к самоусовершенствованию, в зрелые годы мучился потребностью какой-то параллельной, праведной жизни, которую не мог найти в реальности. Самовыражаясь в своих романах как великий художник, он одновременно выстраивал в них тот мир, в котором должен жить человеческий дух.

Всю жизнь он искал ту самую «зеленую палочку», на которой написаны слова человеческого счастья.

Жить несправедливо, неправильно, неправедно больше невозможно — такова суть мировоззрения, к которому Толстой пришел в начале восьмидесятых годов и которое не менялось до конца его жизни.

Толстой всегда выбирал из волнующих его жизненных вопросов самый для него главный и отдавался ему со всем жаром своей души. Этот вопрос становился для Толстого первозначимым, и от его решения зависело решение всех остальных вопросов бытия.

Так жить нельзя — эта мысль звучит во всех произведениях Толстого, написанных после 1880 года. Названия его статей, рассказов и повестей все чаще становятся «говорящими»: «Исповедь» (1882), «В чем моя вера?» (1883), «Так что же нам делать?» (1884).

«Я отрекся от жизни нашего круга, — писал Толстой в “Исповеди”, — признав, что это не есть жизнь, а только подобие жизни, что условия избытка, в которых мы живем, лишают нас возможности понимать жизнь, и что для того, чтобы понять жизнь, я должен понять жизнь не исключений, не нас, паразитов жизни, а жизнь простого трудового народа, того, который делает жизнь, и тот смысл, который он придает ей».

Это кажется совершенно невероятным: человек, понимающий и чувствующий, казалось бы, все, что может вместить в себя человеческая душа, по трудоспособности превосходящий любого другого человека, — всю жизнь мучился тем, что не мог считать себя частью «трудового народа»…

Высокая совестливость, которую сам Толстой иногда принимал в себе за лицемерие, заставляла его поверять все свои мысли реальными поступками. Чтобы окончательно проверить себя в церковной вере, в 1879-1881 годах Толстой ездил в Троице-Сергиеву лавру, пешком ходил в Оптину Пустынь. Он подолгу беседовал о вере с монахами и схимниками, но эти беседы лишь укрепляли его в отрицательном отношении к официальной церкви.

Спасение для людей Толстой пытался найти в обновленном, переосмысленном христианстве. В 1881 году он начал книгу под названием «Записки христианина», в которой старался докопаться до самых истоков людской потребности в вере. Веру в Бога он не отделял от постоянных сомнений, гложущих человеческую душу. Толстой не отделял веру и от жизненного опыта — наоборот, он стремился срастить идеальное с реальным. В своем «Кратком изложении Евангелия» он доказывал человеческую сущность Христа. Он писал о том, что внешнее чудо бессмысленно, потому что настоящее чудо — это духовное возрождение человека, которое он сам может в себе сотворить.

Религиозно-философские сочинения Толстого вызвали резкий протест православной церкви. Ситуация усугублялась еще и тем, что деятельность Толстого не сводилась только к написанию сочинений. Современники вспоминали, например, отчасти шокирующую, отчасти смешную историю: в день летнего религиозного праздника впереди сельского крестного хода неожиданно появляется на лошади граф Лев Николаевич и принимается горячо уговаривать крестьян, чтобы они не молились иконе — «мертвому» образу Бога…

В 1901 году граф Толстой был предан анафеме во всех российских храмах и отлучен от церкви. Это событие, о котором писали все газеты, вызвало такую бурю общественного возмущения, что власти опасались бунта.

Отношение светских властей к публицистическим произведениям Толстого вообще было отрицательным. Против несправедливости жизнеустройства во всеуслышание выступал писатель с мировым именем, каждое слово которого становилось откровением для миллионов людей. «К Толстому в Ясную Поляну» — так называлась точка духовного притяжения для лучших людей России и мира.

Толстовскую общественную деятельность того времени трудно оценить однозначно

— как и всю его великую жизнь. У всех на глазах разворачивалась тяжелейшая драма: мучительные, искренние мысли о несправедливости жизни неотменимо привели великого художника к действиям, которые могли иметь самые страшные последствия. Революция 1917 года, до которой не дожил Толстой, стала самым сильным тому подтверждением …

На многие произведения писателя был наложен цензурный запрет, но это лишь усилило влияние толстовских идей на его последователей. На юге России создавались целые поселения толстовцев — людей, исповедующих в реальной жизни толстовские принципы.

Стремясь следовать своему учению, Толстой максимально приблизил свой образ жизни к образу жизни трудовых людей — в основном крестьян. Он ограничил свои потребности, чередовал занятия литературой с физическим трудом. Преодолевая огромное сопротивление Софьи Андреевны, думавшей о будущем детей, отказался от литературной собственности на все произведения, написанные после 1881 года. Стал вегетарианцем. (Впрочем, когда Лев Николаевич болел, жена тайком готовила ему пищу на мясном бульоне… )

Все эти действия Толстого, если не знать об их глубокой, выстраданной духовной подоплеке, могли вызвать — и вызывали — непонимание у людей его круга. В 1880 году, еще в самом начале переломного момента в жизни Толстого, Достоевский писал жене: «О Льве Толстом и Катков подтвердил, что, слышно, он совсем помешался».

Не избежал Толстой и насмешек. Правда, ощущение фальши вызывало у Софьи Андреевны и взрослых сыновей в основном поведение толстовцев, которые стали частыми посетителями яснополянского дома. Конечно, среди них были искренние, действительно ищущие веры люди. Но слишком уж многие «гости» с завидной последовательностью просили у Льва Николаевича денег на обратную дорогу…

Крестьяне, искренне любившие Толстого, с усмешкой относились к его «барским причудам».

Толстой был любим близкими, находил понимание у дочерей — Александры Львовны, Татьяны Львовны, Марии Львовны, ставших последовательницами его учения. И все-таки его внутреннее, духовное одиночество было безмерным; иным оно и не могло быть у художника такого масштаба.

Тем не менее, общественная деятельность не умалила масштаб Толстого-художника. С 1889 по 1899 год был написан роман «Воскресение». Изданный в самом конце столетия, он стал своеобразным итогом искусства XIX и началом искусства XX века. В нем Толстой воплотил невоплощенные в других художественных произведениях замыслы и скрепил их своим «теперешним взглядом на вещи».

Одновременно работая над романом, в 1886 году Толстой написал повесть «Смерть Ивана Ильича». Сразу после завершения работы над «Воскресением» была написана драма «Живой труп».

Многие критики говорили и до сих пор говорят о нравоучительности «Воскресения», которая вредит его художественным достоинствам. С этим можно спорить или соглашаться, но нельзя не видеть, что в «Живом трупе» нравоучительный дух исчез совершенно. Приступая к написанию этой пьесы, Толстой записал в дневнике: «Как бы хорошо написать художественное произведение, в котором бы ясно высказать текучесть человека, то, что он один и тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо».

Именно таким человеком показан главный герой «Живого трупа» Федя Протасов. Причем показан с глубочайшим пониманием законов театра — несмотря на то, что Толстой неоднократно высказывал отрицательное отношение к этому виду искусства. Поистине, загадка великого толстовского дара неисчерпаема!

Начатая в 1896 году повесть «Хаджи-Мурат» (только для первого ее наброска Толстой ознакомился с историческими и этнографическими сочинениями, в которых насчитывалось 5 000 страниц!) писалась с перерывами — из-за тяжелой болезни легких, на время которой врачи посоветовали Толстому поехать в Крым. Летом 1901 года вместе с родными он уехал в Гаспру, где, по любезному приглашению хозяйки, поселился в имении графини С. П. Паниной.

По дороге, на вокзале в Харькове, Толстому была устроена сочувственная встреча, переросшая в манифестацию по случаю отлучения его от церкви. После этого, во избежание общественных волнений, сообщения о пребывании писателя в Крыму появлялись в печати крайне редко.

В Гаспре состояние больного ухудшилось: воспаление легких перешло в брюшной тиф. Учитывая возраст Толстого, врачи не питали надежд на его выздоровление. Но его могучий дух вновь совершил чудо. Еще не было завершено все, к чему судьба предназначила этого титана, и Бог его берег. К лету 1902 года Толстой поправился.

В Гаспре его посещали Чехов, Горький, другие писатели и известные люди. Толстой сделал запись в дневнике: «Рад, что и Горький и Чехов мне приятны, особенно первый».

В июне 1902 года Толстой возвратился домой. После болезни, длившейся год и едва не ставшей смертельной, Лев Николаевич вернулся к прежнему ритму своей жизни: много работал, подолгу ездил верхом по окрестностям Ясной Поляны, на восьмом десятке лет освоил езду на велосипеде… Все это кажется невероятным — но таков был этот человек. После выздоровления он написал повесть «Хаджи-Мурат». Одной только этой вещи сполна хватило бы, чтобы назвать ее автора великим художником.

Повесть имела десять редакций с многочисленными вариантами. Большинство персонажей, в том числе главный герой, — реальные исторические лица. Судя по письмам, Толстой писал «Хаджи-Мурата» «от себя потихоньку», считая, что заниматься «баловством и глупостями» на краю гроба, стыдно. Однако едва ли он не сознавал истинного масштаба этого произведения, которое и спустя сто лет с исчерпывающей полнотой объясняет суть отношений России и Кавказа.

Повесть впервые появилась в печати только в 1912 году, с большими цензурными пропусками.

Дневники Толстого после болезни стали особенно подробными. Он словно разговаривал сам с собой на волнующие его темы. Зная, что жена прочитывает дневники, Толстой завел потайную тетрадь, которую прятал то за голенищем сапога, то за обивкой кресла. Ему необходима была предельная степень исповедальности, искренности. А зная, что его слова будут читаться через несколько минут после написания, он чувствовал, что пишет не только для истины, но и для читателя.

Отношения Толстого с женой в последние годы стали тяжелыми и мучительными для обоих. Софья Андреевна все силы положила на семью, на управление имениями, которыми Лев Николаевич не слишком успешно занимался в юности и совсем прекратил заниматься в старости. Для всего этого требовались значительные средства. Физическое и душевное здоровье ее было подорвано рождением тринадцати детей, смертью пятерых из них. Особенно тяжела оказалась для нее смерть в 1895 году семилетнего сына Ванечки, от которой Софья Андреевна так и не сумела оправиться. Кроме того, она не могла больше тешить себя материнскими иллюзиями о том, что дети сумеют самостоятельно устроить свою жизнь. Не все сыновья блистали в учебе и работе, дочери не нашли счастье в замужестве…

А главное — будучи связана со своим гениальным мужем множеством эмоциональных нитей, Софья Андреевна постоянно находилась в состоянии высочайшего душевного напряжения, которое особенно сильно сказалось на ее самочувствии в последние годы жизни Толстого.

Неудивительно, что ее раздражали толстовские идеи бессеребреничества, его отказ от гонораров. Софья Андреевна до последних дней жизни Льва Николаевича боялась, что он тайком перепишет завещание и таким образом оставит детей без средств к существованию. К этому подталкивал его, в частности, В.Г. Чертков — человек, ставший в последние годы помощником Льва Николаевича, имевший на него сильное влияние. (В июле 1910 года Толстой подписал составленное юристом завещание, согласно которому все им написанное завещалось «в полную собственность дочери А.Л. Толстой». Он был вынужден назвать лицо, которое являлось бы его наследником, иначе завещание считалось бы недействительным. Свою волю о том, чтобы его сочинения не были ничьей частной собственностью, Толстой выразил в приложенной к завещанию «Объяснительной записке». Александра Львовна выполнила волю отца, до 1913 года издала его неизданные сочинения, выкупила у братьев перешедшую к ним землю и наделила ею крестьян, после чего передала права на сочинения отца в общее пользование.)

В 1904 году началась русско-японская война, ускорившая Первую русскую революцию 1905 года. Толстого взволновали эти события: он писал многочисленные статьи, призывы к правительству и народу, пытаясь повлиять на ход событий, — и чувствовал, что это не в его силах. «Не могу молчать» — так назвал писатель одну из своих статей по поводу смертных казней.

Он не мог молчать, когда дело касалось глобальных перемен в стране или событий, происходящих в его семье, в Ясной Поляне. Доверяя свои мысли статьям для широкой печати или «тайному» дневнику, Лев Николаевич был подвержен великой страсти — страсти самовыражения. Она не ослабевала в нем никогда, и энергия ее была огромна.

Разлад между внутренним самоощущением и внешней жизнью все более мучил Толстого:

«Жизнь здесь, в Ясной Поляне, вполне отравлена. Куда ни выйду — стыд и страдание».

Он страдал от того, чего другие вообще не замечали. Что не в силах облегчить труд крестьян, что видит на фоне их тяжелой жизни роскошную, как он считал, жизнь своих домочадцев, что приходится прятать свои дневники от близкого человека… Толстой много раз думал о том, как изменить окружающую его жизнь таким образом, чтобы обрести душевный покой и согласие с самим собой, — и не находил ответа.

За несколько месяцев до смерти он писал в одном из вариантов нового произведения, начатого под названием «Нет в мире виноватых»:

«Было время, когда я пытался изменить это мое, несогласное с требованием души, положение, но сложные условия прошедшего, семья и ее требования не выпускали меня из своих тисков, или, скорее, я не умел и не имел сил от них освободиться. Теперь же, на девятом десятке, ослабевший телесными силами, я уже не пытаюсь освободиться и, странное дело, по мере ослабления телесных сил, все сильнее и сильнее сознавая всю преступность своего положения, я все более и более страдаю от этого положения».

И все-таки он попытался освободиться.