Травматолог перелом

Современное оборудование и методы лечения, опытные специалисты, высокотехнологичные операции — так изменилась московская травматологическая служба. Пациентам бесплатно ставят протезы самого высокого класса, делают томографию и артроскопию, и в травматологических отделениях они проводят вдвое-втрое меньше времени, чем было раньше. О прорыве столичного здравоохранения mos.ru рассказал главный травматолог Москвы Вадим Дубров.

— Как столичная травматологическая служба поменялась в последние годы?

— У нас за последние годы произошел даже не скачок, а большой прыжок. Я в московских больницах работаю 41 год, и мне есть с чем сравнивать. Если посмотреть на то, что у нас есть сейчас, и на то, что когда-то было, — это несравнимые вещи. Когда в 1991 году я возвращался с форума Международного общества травматологов и ортопедов в Давосе (а это травматологическая Мекка, травматологи и ортопеды со всего мира съезжаются туда учиться), я чуть не плакал. Мне было так обидно, что мы еще неизвестно когда до этого всего дойдем. Я себе представить не мог, что пройдет 10–15 лет, и мы, российские врачи, начнем читать лекции в Давосе.

У нас роскошное оснащение, и шаг за шагом мы выходим на количество операций, принятое в других странах

На прошлой неделе у нас прошел курс, который раньше проводили только в Давосе, а теперь он проходит и в России. В нем участвовали и венгры, и голландцы. И если в 1990-х годах у нас на курсе было 80 процентов иностранных преподавателей и 20 процентов из России, то теперь — наоборот, потому что наш уровень очень поднялся.

Сейчас у нас роскошное оснащение, шаг за шагом мы выходим на количество операций, которое принято в других странах. Когда я начинаю рассказывать, что у нас за государственный счет ставят протезы, пластинки или стержни такого класса, наши коллеги за границей удивляются.

Мы думать не думали, например, что у нас будет столько качественных стоек для артроскопии, такое количество компьютерных томографий (КТ) и магнитно-резонансных томографий (МРТ). Когда мы в Москве говорим, что доктор назначил КТ или МРТ и оно будет сделано через четыре-пять дней, потому что нет спешки и можно распределить больных так, чтобы было удобно всем, это правда. У меня есть приятель в Лос-Анджелесе, у которого проблема с коленом. Он состоятельный человек с хорошей страховкой, но ему приходится ждать приема ортопеда три недели, еще три недели — КТ или МРТ.

— Как сейчас в Москве работает система реабилитации после травм?

— Как у нас раньше было? Пациент лежал в отделении, допустим, 14 дней до снятия швов. Если честно, с третьего дня ему хирург не нужен был. А хирургу приходилось учить больного ходить, заниматься с ним лечебной физкультурой, вместо того чтобы идти в операционную.

Теперь мы делаем по-другому. Больных прооперировали, на четвертый-пятый день их переводят в отделение реабилитации, где они проводят все те же 14 дней после операции. Но эти две недели ими занимаются специалисты по лечебной физкультуре, массажисты, физиотерапевты. И в результате в травматолого-ортопедическом отделении больные находятся не 14 дней, а пять. Это значит, что мы можем в три раза больше операций провести.

— Город предлагает мониторить нагрузку врачей, чтобы избавить их от хронических переработок. Что, на ваш взгляд, можно сделать, чтобы у доктора не было избыточной нагрузки?

— Можно сделать так, чтобы у врача была рациональная нагрузка. Каждый должен заниматься своим делом: хирург — оперировать, а реабилитолог — реабилитировать. Когда будет создана логистика управления и оснащения, тогда врачам будет легче.

Формирование госпитальных информационных систем сильно разгрузит нас. Сейчас город развивает систему информатизации здравоохранения. И когда появится городская база всех радиографических снимков, к которой можно обратиться за две минуты, а не бежать в офис организационно-методического отдела включать негатоскоп, конечно, доктору будет легче. Такая система создается.

Зарплаты выросли не только у врачей, но и у медсестер

Более рациональная система управления подразумевает и высокую зарплату. А московские зарплаты реально начали расти. И сегодня они совершенно не сравнимы с зарплатами не только региональных, но и федеральных учреждений. Часть докторов у нас получают зарплату из системы ВМП (высокотехнологичная медицинская помощь. — Прим. mos.ru), часть — за счет тех пациентов, которые обращаются за платными услугами. Причем зарплаты выросли не только у врачей, они и у медсестер увеличиваются. Зарплата операционных сестер приближается к 60–70 тысячам рублей в месяц. Поэтому все очень неплохо, с моей точки зрения.

У нас доктора не уходят почти. Травматологи, ортопеды — чрезвычайно востребованные специалисты. Люди месяцами, иногда годами ищут места. Я много видел хирургов, которые пришли в травматологию, но не видел ни одного травматолога, который бы ушел из травматологии-ортопедии в хирургию.

— Столичные доктора уже получают новый статус «московский врач». Но далеко не все могут пройти экзаменационные испытания. Можно ли сделать их проще?

— Когда мы запустили первый этап проверки — тестирование, примерно из 200 человек, которые участвовали, пройти его не смогли 140. У нас отличные, замечательные врачи. Но для получения звания «Московский врач» была задана очень высокая планка. И когда зашел разговор, что, может, стоит ее снизить, все, кто имел отношение к этой работе, сказали: «Нет, планка должна быть высокой».

Московский врач должен знать, как устроена система здравоохранения в целом

Московский врач должен знать, есть ли у его пациента еще какие-то другие заболевания, понимать, как решить проблему с этим заболеванием совместно с иным специалистом. Обязан уметь общаться и находить доступ к мозгу и сердцу всех жителей мегаполиса.

Он должен понимать, как устроена система московского здравоохранения в целом, а не говорить: «Я вас направил к специалисту, и пусть он с вами разбирается». Он должен это знать, чтобы сказать пациенту: «Вы знаете, я советую пойти вот таким-то путем, обратиться в такое-то лечебное учреждение» и так далее.

Тестирование — это только первый этап. Потом врачи сдавали практическую часть, то есть им надо было на муляжах показать, как правильно выполнять то или иное действие или операцию по своей специальности. Потом — собеседование. Все этапы прошли 17 процентов врачей.

— Клинической базой кафедры общей и специализированной хирургии факультета фундаментальной медицины МГУ имени М.В. Ломоносова, которой вы заведуете, являются в том числе и отделения больницы № 29 имени Н.Э. Баумана. В ней создают неформальный центр хирургии верхней конечности. Почему он появляется именно в этом учреждении?

— Нельзя быть хорошим доктором во всем. Есть операции, к которым у тебя большая склонность. Например, мы выяснили, что в больнице имени С.С. Юдина есть люди, которые блестяще проводят сложные операции на стопах. Нельзя все больницы сделать ориентированными на стопу, но почему бы не сделать такую, которая стала бы экспертной?

То есть мы не станем для каждой из больниц покупать дорогостоящее оборудование, которое будет использоваться раз в году. Мы лучше соберем больных там, где есть хорошо наученные врачи-эксперты, доктора, правильное оснащение, и все это будет высококлассным. Неформальный центр стопы в больнице имени С.С. Юдина, куда мы направляем наиболее сложных больных, проводит 400 высокотехнологичных операций в год только на стопе.

Вот такой же центр хирургии верхней конечности мы создаем в больнице № 29 имени Н.Э. Баумана. В этой больнице есть отделение хирургии кисти. Пусть здесь врачи занимаются повреждениями и заболеваниями этой относительно небольшой области, но они будут в этом лучшими.

А рядом расположенное травматолого-ортопедическое отделение будет заниматься предплечьем, плечом, локтем. В центре будут применяться все самые современные технологии — от артроскопии и эндопротезирования до микрохирургии. А если поступит больной с каким-либо осложнением, помощь ему можно будет оказать в отделении гнойной хирургии, имеющем специализированный опыт работы именно с верхней конечностью.

В нашей профессии я почти не знаю операций, которые мы не могли бы сделать

— Смогут ли в ГКБ № 29 выполнять операции, которые раньше делали только за границей?

— В нашей профессии я почти не знаю операций, которые в Москве не могли бы сделать. Мы можем все на сегодняшний день. А количество ревизий, которые мы сейчас выполняем после зарубежных операций, невероятно. Я несколько дней назад смотрел девочку из одной очень известной сборной, которая оперировалась два месяца назад в Германии, а сейчас мы ее лечим. Я оперировал игрока из «Зенита» три месяца назад, который за месяц до этого был прооперирован в Финляндии, но все развалилось. Мы все переделали, и он уже начал тренироваться.

— Новое оборудование, которое получит больница, позволит сократить сроки пребывания в больнице?

— Безусловно, эти сроки сокращают новые технологии. Кто сейчас будет оперировать коленный сустав без артроскопии? Сейчас уже существуют комплексы для артроскопии и лучезапястного, и плечевого, и локтевого суставов. Кто 10 лет назад думал, что перелом лучевой кости в типичном месте нужно оперировать? Классическая схема — это 8–10 недель в гипсовой повязке, потом реабилитация. А мы сейчас такие переломы оперируем. Например, мой приятель получил перелом дистального метаэпифиза лучевой кости. Мы его прооперировали, и он сам стал проводить операции уже на шестой день после нашего вмешательства.

Никто не хочет долго лежать в больнице, поэтому в московских клиниках созданы стационары кратковременного пребывания, чтобы пациент мог находиться в больнице буквально один день.

История больницы № 29 имени Н.Э. Баумана началась в 1864 году с небольшой общины сестер милосердия. Сегодня это современная многопрофильная высокотехнологичная клиника, где в год лечат больше 30 тысяч пациентов

— У вас есть несколько патентов на изобретения. Что это за работы?

— Их, по-моему, 11. Я горжусь тем, что моя первая печатная работа была авторским свидетельством. То есть я не статью успел написать, а получил авторское свидетельство на способ диагностики забрюшинной гематомы у больных с переломами таза, основанный на степени смещения мочевого пузыря.

Авторское свидетельство, скорее, тешит сердце: ты был в чем-то первым. В медицине понятия «роялти» нет. И это хорошо, потому что, если кто-то за знание должен будет заплатить, то с целью экономии средств он может этой новацией не воспользоваться.

— Вы врач в пятом поколении, профессор и хирург — в четвертом. Вы сразу решили идти в эту профессию?

— Я оканчивал химико-математическую школу, поэтому у меня были какие-то сомнения, но довольно быстро они развеялись.

— Почему именно травматология?

— С одной стороны, если следовать почти официальной версии, мой дед (профессор Яков Григорьевич Дубров. — Прим. mos.ru.) — один из создателей этой специальности, отец (профессор Эрик Яковлевич Дубров. — Прим. mos.ru.) докторскую защищал как травматолог-ортопед. С другой стороны, темперамент. Я всю жизнь шутил: сделав операцию на органах брюшной полости, потом всю жизнь можете мучиться неизвестностью: чем все это закончится. А здесь все проще: ты сшил сухожилия и видишь, что пациент на следующий день после операции может двигать пальцем.

Но это шутки, а на самом деле в этой работе много разнообразия. Я всю жизнь интересовался сочетанной травмой. И травмы, и пациенты разные. Нам удалось выстроить систему помощи больным, которые одновременно нуждаются в знаниях нейрохирургов, хирургов, травматологов-ортопедов, терапевтов. И нередко травматолог-ортопед должен стоять во главе этой команды.