Русские на переломе столетия
К 1917 году Россия занимала ключевые позиции почти во всех перспективных научных отраслях, определивших облик мировой науки и техники ХХ века. Взлет русской науки, образования и промышленности был прерван революцией.
В области биологии и фундаментальной медицины к русским ученым пришло признание уже в начале ХХ века, иллюстрацией чего стали Нобелевские премии Павлова и Мечникова.
В расцвете была Петербургская математическая школа, называемая еще «школой Чебышева». С 1912 года бурно развивалась Московская математическая школа Николая Николаевича Лузина. Большая часть известнейших советских математиков были его учениками. Расцвет русской математики не ограничивался столицами, Казань, Варшава, Харьков, Киев, Томск, Одесса были научными центрами мирового уровня.
Перед революцией значительно укрепились позиции русских ученых в прикладной математике, механике и математической физике. Результаты их исследований имели первостепенное значение для развития российского машиностроения и кораблестроения, а также зарождавшейся авиации, приборостроения, индустрии материалов. Кроме признанных авторитетов старшего поколения, таких как Алексей Николаевич Крылов и Иван Всеволодович Мещерский, появились восходящие звезды мирового уровня, например, Степан Тимошенко, Николай Крылов, Яков Тамаркин, Александр Фридман, Дмитрий Рябушинский. Некоторые из них эмигрировали и стали лидерами научных школ за границей. К примеру, американская школа прикладной механики во многом была создана именно Тимошенко.
Нефтехимия, химия полимеров и эластомеров, химическая технология, пищевая промышленность возникли и успешно развивались в предреволюционной России. Так, основоположниками технологии синтеза каучука были русские ученые Сергей Лебедев, Борис Бызов и Иван Остромысленский. Кстати, резиновые изделия и продукты нефтепереработки были одной из основных статей экспорта из России. В Российской Империи возникли корпорации мирового уровня, поставлявшие на мировой и российский рынок широчайшую гамму высокотехнологичных и новых по тем временам изделий (к примеру, смазочных масел, которые научились делать именно в нашей стране).
В металлургии, зарождавшейся тогда науке о материалах, физической химии русские ученые также занимали ведущие позиции. Огромное влияние на мировую науку оказали работы русских экономистов начала ХХ века.
Слабым звеном русской науки того времени была, как ни странно, физика. Основные школы отечественной физики, позже получившие имена академиков Рождественского, Мандельштама, Иоффе и Вавилова, сложились только в годы Первой мировой войны. Причем помимо теоретических семинаров в Петрограде и Москве колоссальную роль сыграло участие молодых физиков в «мегапроектах» военного времени — в создании оптической и радиотехнической промышленности.
Одним словом, к 1917 году перспективы русских ученых в новых бурно развивавшихся областях представлялись великолепными.
Этому способствовало несколько факторов.
Во-первых, успешная реформа среднего и высшего образования, проведенная в начале царствования Николая II. В этот период существенно выросло финансирование образования, было открыто большое количество новых школ, учебных институтов, научных лабораторий. Если в конце XIX столетия Россия значительно уступала в этой области Германии, то к началу войны по количеству студентов почти вдвое ее превзошла. Если бы в 1913 году был составлен рейтинг, скажем, 30 лучших технических вузов мира, то там оказались бы с десяток российских институтов.
Параллельно этому шла реформа среднего образования. В конце XIX века развернулась широкая общественная дискуссия с участием государственных деятелей, ученых, педагогов, родителей школьников, ее результатом стала так называемая Боголеповская реформа (по фамилии министра образования Боголепова, убитого в 1901 году террористами). Тогда же были изданы новые учебники и пособия, резко выросла роль общества, прежде всего родителей учеников, в развитии образования. Именно благодаря успешным реформам среднего и высшего образования в последнее десятилетие перед революцией в науку пришло многочисленное, блестяще образованное и талантливое поколение молодых ученых, идеи которых во многом определили развитие науки и техники ХХ столетия.
Кстати, именно вовлечение родителей в образование в ходе реформ Николая II отчасти спасло советскую науку. Ведь крупнейшие наши ученые — Боголюбов, Сахаров, Гельфанд, Артоболевский, Ляпунов, Понтрягин — практически не учились в советских школах и институтах, они обязаны своим образованием семье и старшим товарищам.
Крупнейшие технические вузы мира в 1913 году
| Место | Вуз | Число студентов |
|---|---|---|
| 1. | Illinois Industrial University (США) | 5523 |
| 2. | С.-Петербургский политехнический институт имп. Петра Великого | 4977 |
| 3. | Technische Hochschule Wien (Австро-Венгрия) | 3193 |
| 4. | Technische Hochschule Muenchen (Германия) | 3062 |
| 5. | Technische Hochschule Berlin-Charlottenburg (Германия) | 2943 |
| 6. | Императорское Московское Техническое училище | 2666 |
| 7. | Технологический институт имп. Николая I в C.-Петербурге | 2276 |
| 8. | Рижский политехнический институт | 2084 |
| 9. | Киевский политехнический институт имп. Александра II | 2033 |
| 10. | Technische Hochschule Darmstadt (Германия) | 1768 |
| 11. | Technische Hochschule Hannover (Германия) | 1741 |
| 12. | Massachusetts Institute of Technology (США) | 1685 |
| 13. | Технологический институт имп. Александра III в Харькове | 1494 |
| 14. | Technische Hochschule Dresden (Германия) | 1447 |
| 15. | Институт инженеров путей сообщения имп. Александра I в С.-Петербурге | 1388 |
| 16. | Technische Hochschule Zuerich (Швейцария) | 1381 |
| 17. | Technische Hochschule Karlsruhe (Германия) | 1343 |
| 18. | Technische Hochschule Danzig (Германия) | 1335 |
| 19. | Московский сельскохозяйственный институт | 1332 |
| 20. | Technische Hochschule Stuttgart (Германия) | 1235 |
| 21. 22… | Томский технологический институт имп. Николая II | 1184 |
| … | Imperial College London (Англия) | |
| … | Ecole Centrale des Arts et Manufactures (Франция) | |
| … | Ecole Polytechnique (Франция) | |
| … | Turin Polytechnic Institute (Италия) | 525 |
Признавая успехи Российской Империи в области высшего и среднего образования, многие авторы, однако, утверждают, что основная масса детей вовсе не имела возможности учиться в школе. Действительно, по данным переписи 1897 года, почти 70% подданных Российской Империи были неграмотными. Задача обеспечения общедоступного школьного обучения была чрезвычайно сложной, поскольку численность детского населения дореволюционной России была значительно выше, чем в Советском Союзе и в Российской Федерации. На рубеже XIX-ХХ веков в стране наблюдался феноменальный демографический рост, резко ослабевший после 1917 года. Ни в одной европейской стране не решалась задача подобного масштаба — создание системы обучения для такого огромного количества детей на колоссальной территории. И именно в последнее десятилетие перед революцией были сделаны решающие усилия для того, чтобы многократно расширить школьную сеть и обеспечить начальное образование для всех детей. В 1907-1916 годах царское правительство, земства и церковь создали необходимые условия для всеобщего начального образования. Перед началом Первой мировой войны в стране было свыше 100 тыс. школ — в два раза больше, чем в нынешней Российской Федерации. Именно эта школьная сеть позволила советской власти обеспечить всеобщее обучение к 1931 году. И если бы революции не произошло, то эта задача была бы решена уже в первой половине 1920-х.
Вторым фактором взлета науки в царствование Николая II было стремительное развитие промышленности. Весь период его царствования был отмечен грандиозным промышленным строительством. Возводились огромные заводы, оснащенные новейшим оборудованием, создавались заводские лаборатории, разрабатывались новые продукты. Промышленное развитие осуществлялось в условиях жесткой протекционистской политики государства и с опорой на собственную инженерную школу.
Февральская революция знаменовала собой не только развал армии и промышленности, но и дезорганизацию научных исследований. Как уже говорилось, значительная часть проектов координировались и финансировались царским правительством, а в ряде случаев и непосредственно членами царской фамилии. Эта работа остановилась практически сразу после свержения Николая II. Единоначалие закончилось, власть перешла к комитетам, советам, комиссиям, начались долгие дискуссии о преобразованиях, поиски виноватых, а практическая деятельность замерла.
После октябрьского переворота ситуация усугубилась. Началась гражданская война, голод, репрессии против «эксплуататорских классов», в которые записали и ученых, несмотря на то что у большинства революционных вождей было высшее образование. Квалифицированные руководители были изгнаны с предприятий. Многие неординарные ученые и инженеры умерли от голода и эпидемий, были убиты или покончили жизнь самоубийством, другие эмигрировали.
Можно привести такую статистику: у великого авиаконструктора Игоря Сикорского во время Первой мировой войны работали 75 выдающихся ученых, инженеров и испытателей. Из них только один погиб до 1917 года, а 25 погибли между 1917 и 1924 годом. 32 специалиста эмигрировали. Только 17 специалистов из 75 остались работать в СССР, причем 8 из них, включая выдающегося авиаконструктора Поликарпова, подверглись репрессиям.
Стоит, однако, отметить, что с определенного момента, приблизительно с конца 1918 года, советское правительство и сам Ленин начали защищать ученых, которые подчинились новой власти. Большую роль в этом сыграл Максим Горький, создавший Комиссию по улучшению быта ученых, занимавшуюся распределением пайков среди представителей академической сферы. Она не дала им умереть.
После провозглашения НЭПа все стало медленно возвращаться на круги своя, русская наука поднималась из руин. Восстанавливалась международная научная коммуникация, причем возвращение нашей страны на мировую арену в 1920-е годы было триумфальным, доклады на международных форумах и статьи русских ученых, как оставшихся в СССР, так и эмигрантов, производили настоящий фурор. В этих работах высказывались новые идеи в области математики, экономики, механики, математической физики, химии, нейрофизиологии и генетики, которые вызревали в умах русских ученых в период после 1914 года. Несомненно, что мировые успехи русской науки в 1920-х годах были результатом отнюдь не революции, а предреволюционного подъема.
Короткий расцвет 1920-х прекратился после объявления «великого перелома» 1928-1931 годов. По стране прокатилась волна репрессий против спецов. Старые институты и научные общества были разогнаны или перекроены на новый лад. Опустился «железный занавес».
Новый подъем отечественной науки начался только после Великой Отечественной войны, когда старая система подготовки кадров была частично возрождена, а наследники дореволюционной научной и инженерной традиции восстановлены в правах. В 1950-60-е годы в советской науке наблюдалась поразительная картина — академиками, лидерами научных школ, главными инженерами и конструкторами крупнейших предприятий становились дети царских генералов, чиновников, священников, профессоров богословия, инженеров и предпринимателей.
К 1920 году промышленное производство составляло всего 14% от уровня 1913-го. Вскоре начался быстрый восстановительный рост. Советская статистика утверждала, что промышленность СССР вышла на уровень 1913 года к 1926-му. Это совершенно не так
Известна крылатая фраза «Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой», которую апологеты советского строя приписывают Уинстону Черчиллю, но которая на самом деле принадлежит известному европейскому марксисту Исааку Дойчеру. Так или иначе, большевики приняли страну не только с сохой, но и с мощной, современной машиностроительной, кораблестроительной, военной, электротехнической, химической, пищевой и текстильной промышленностью. А ядерные исследования, добыча и переработка радиоактивных веществ — тогда это был не уран, а радий — в нашей стране начались еще до революции. Согласно современным данным, собранным крупнейшими европейскими историками экономики Паулем Байрохом и Ангусом Мэддисоном, к началу Первой мировой войны Российская Империя была третьей-четвертой экономикой мира, в стране было сосредоточено 8-9% мировой промышленности и около 10% мирового ВВП. К моменту смерти Сталина в результате бурного послевоенного роста СССР с 9,5% мирового ВВП стал не четвертой, а второй экономикой мира, но только потому, что к этому моменту Германия была повержена, а Британская империя развалилась.
При этом структура промышленности Российской Империи сильно отличалась от советской и современной — при царе обрабатывающая промышленность значительно опережала добывающую. Крупная обрабатывающая промышленность России была на уровне мировых лидеров Германии и Великобритании, а добывающая промышленность и черная металлургия — только на уровне Франции. Русская промышленность в значительной мере использовала импортное сырье, она импортировали чугун из Германии, хлопок-сырец из США, уголь из Англии. Были, конечно, и сферы, в которых перед войной мы отставали, например, в создании высокоточных металлообрабатывающих станков, радиоэлектронных компонентов, авиационных двигателей, оптического стекла, некоторых важных химических полупродуктов. До войны все это импортировалось. Но Первая мировая заставила осуществить «импортозамещение», в 1914-1916 годах при участии ведущих русских ученых была создана передовая радиотехническая, оптическая промышленность, приборостроение, точное станкостроение, авиастроение, производство двигателей. Почти вдвое выросли и без того мощные машиностроительная и электротехническая индустрия.
Если говорить о советской индустриализации 1920-30-х годов, то это была скорее «реиндустриализация» — постепенное восстановление, а потом и расширение промышленности, разрушенной революцией.
К 1920 году промышленное производство составляло всего 14% от уровня 1913-го. Вскоре начался быстрый восстановительный рост. Советская статистика утверждала, что промышленность СССР вышла на уровень 1913 года к 1926-му. Это совершенно не так. Во-первых, не учитывался колоссальный процент брака и падение качества на советских предприятиях, во-вторых, данные советской статистики банально сфальсифицированы. Это видно из простого расчета: по производству электроэнергии СССР вышел на уровень 1916 года только в 1929 году, по производству чугуна и стали — в 1930-1931-м. При этом подвижной состав железных дорог вышел на дореволюционный уровень в середине 1930-х, а ведь мы знаем, что электроэнергии, стали, вагонов и паровозов в последние годы империи не хватало на то, чтобы обеспечить бурный рост промышленного производства в обрабатывающих отраслях.
Рост советской промышленности в 1920-30-е годы был обеспечен в значительной степени благодаря перевооружению царских заводов силами кадров, подготовленных в царских институтах. Попытка советского руководства в первую пятилетку заместить неблагонадежных «буржуазных спецов» немецкими и американскими «товарищами» и совершить скачок за счет импорта технологий во многом провалилась. На рубеже 1930-х годов тысячи американцев и немцев работали на советских заводах, одновременно с этим тысячи русских специалистов работали в «шарашках» или копали Беломорканал… В 1934 году их выпустили на свободу, поскольку изменилась политика партии — ставка отныне делалась на собственные кадры. Однако полная реабилитация специалистов старой школы произошла только в годы Великой Отечественной войны, когда стало ясно, что без них невозможно победить врага.
Дмитрий Сапрыкин, кандидат философских наук, эксперт РАН, Институт истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН
Источник
Роман Злотников
На переломе веков
Пролог
— Вы знаете, что еще сотворил его непотребное высочество?! — громогласно вопросил, врываясь в гостиную, полный господин с потным, красным лицом, одетый в длиннополую бобровую шубу и шапку из того же меха.
Сэр Эфраим Эверсон, сидевший в кресле у камина и беседовавший с хозяйкой дома, генеральской вдовой Елизаветой Ивановной Чертковой, обернулся и уставился на нарушителя спокойствия.
— Акакий Аркадьевич, голубчик! — отозвалась Елизавета Ивановна, в знак извинения улыбнувшись сэру Эфраиму. — Ну что ж вы так — не раздевшись… ворвались… кричите… Не сомневаюсь, что ваше возмущение вполне оправданно, но у нас же гость, посланец Учителя! Что он о нас подумает?
— Ах да… — Полный господин слегка смутился, но не надолго. — Ну нет, вы только послушайте, что он придумал! — спустя мгновение снова заорал он, выпутываясь из шубы и сбрасывая ее на руки догнавшего его слуги, который, видимо, бежал за ним от самой прихожей. Вслед за шубой в руки слуги переместились шапка, шарф и щегольская трость, так что Акакий Аркадьевич наконец разоблачился и остался в дорогой тройке из английского твида. — Он принудил Морской технический комитет отказаться от рассмотрения проектов кораблей с отоплением котлов на угле! Вы понимаете, что это означает? — Толстяк возмущенно фыркнул. — О-о, это длительная политика! Уж мне-то совершенно ясно, что он собирается заставить флот перейти на нефтяное отопление котлов. И делает он это для того, чтобы расширить возможности сбыта его собственной нефти, добываемой на принадлежащих ему бакинских промыслах. Это… это… вопиющий пример казнокрадства!
Сэр Эфраим, сохраняя непроницаемое выражение лица, внимательно прислушивался к горячей речи толстяка. В этой компании никто даже не подозревал, что англичанин отлично владеет русским языком, поэтому в его присутствии все разговаривали свободно. Что полностью отвечало его желанию.
В эту страну (а в представлении большинства просвещенных сынов туманного Альбиона она была чем-то вроде Берега Слоновой Кости, расположенного гораздо севернее и населенного туземцами с белой кожей, ничуть не переставшими от этого быть дикарями) сэр Эфраим прибыл две недели назад с рекомендательным письмом от Гренвиля Огастеса Уильяма Вальдгрева, третьего барона Редстока, пылкого миссионера, который уже давно нес окружающим неугасимый свет открывшихся ему истин в самой свежей и, соответственно, самой истинной их интерпретации. Барон, несмотря на весь свой миссионерский пыл, никогда не забывал о том, что он подданный британской королевы и пэр Ирландии. Так что когда к нему обратился один из его собратьев-пэров с просьбой написать рекомендательное письмо, барон не стал задавать лишних вопросов и добросовестно исполнил требуемое. Тем более что обратившийся к нему за рекомендацией собрат считался человеком чести и ранее ни в чем предосудительном замечен не был, даже наоборот — успел прославиться как человек, несущий свет цивилизации народам, погрязшим в невежестве. И что с того, что этот свет зачастую в реальности являлся языками пламени, вырывавшегося из ружейных и орудийных стволов в момент выстрела?..
Обширная паства у лорда Редстока в столице обширной страны (только по недоразумению все еще продолжавшей именоваться северной, ибо попущением Господа и занятой множеством других проблем королевы Виктории южные границы этой страны уже давно достигли субтропиков и пустынь) появилась еще в 1874 году, когда он впервые прибыл в Санкт-Петербург со своими проповедями. Эти проповеди имели ошеломляющий успех и обеспечили барону сонмы последователей и учеников, в число которых входили княгини и графы, офицеры и генеральские вдовы, купцы и ремесленники. Сам Гренвиль Огастес провозгласил это благословением Господним, но сэр Эфраим, вследствие специфического жизненного опыта являвшийся куда большим прагматиком, чем третий барон Редсток, склонен был видеть тут обычное преклонение туземцев перед цивилизованными людьми. Эфраим Эверсон служил Британской империи в Китае, Индии, Африке, на Соломоновых островах и Цейлоне, в Японии и Сингапуре и не раз сталкивался с этим приятным и полезным для цивилизованных народов поветрием туземной элиты. Ну, когда представители этой самой элиты начинают активно лебезить перед «цивилизованными» иноземцами и демонстративно презирать все свое собственное — культуру, религию, традиции, историю и так далее. Порой доходит до того, что они либо совсем отказываются говорить на родном языке, либо изо всех сил уснащают свою речь иностранными словечками, как бы подчеркивая этим, сколь огромная дистанция отделяет их от достойной лишь презрения «посконности» их страны и народа и как сами они близки к свету «истинной» цивилизованности. Эти люди даже не догадываются, что их столь режущая слух манера изъясняться вызывает у большинства представителей тех народов, которых они считают «цивилизованными», все то же презрение. Ибо эти люди уже никак не могут считаться людьми. Нет, они были полезны, очень полезны, поскольку служили отличными инструментами для проведения выгодной цивилизованным народам политики в туземных княжествах, эмиратах или царствах, но именно и только лишь инструментами. Их покровительственно похлопывали по плечу, их награждали орденами, им присуждали премии, ими публично восхищались, их имена упоминали на первых полосах крупнейших газет, некоторых из них даже принимали в парламенте, а иные удостаивались аудиенции у самой королевы, но… между собой, в своем кругу, над ними презрительно посмеивались. Ну а как прикажете реагировать на говорящий да еще и пыжащийся инструмент?.. Других, даже какого-нибудь неграмотного, дикого вождя захолустного азиатского племени, возглавляющего жалкую сотню воинов, которые с кремневыми ружьями отчаянно противостоят вооруженному пушками британскому колониальному отряду, могли уважать, признавать как равноправную сторону в переговорах и, даже убив, все равно сохранить о них воспоминания как о достойных противниках. Этих же… ценили, но лишь так, как ценят удобную трость или калоши, — ни больше ни меньше. И сам Эфраим Эверсон относился к подобным людям (а к ним, несомненно, принадлежали и его гостеприимные хозяева) точно так же — ни больше ни меньше. Потому он и не подумал посвятить их не только в цели своего пребывания в этой стране, но и в некоторые относящиеся к нему самому подробности… типа знания языка и того, что проповеди барона он посетил всего два раза. Рассказ о первом посещении сэр Эфраим уже успел ввернуть в одной из ежевечерних бесед, заработав сим благоговейно-восхищенный вздох собравшихся в гостиной генеральши Захаровой, у которой он нынче квартировал. Ну еще бы, местная паства не видела Учителя, как они именовали барона Редстока, почитай с 1878 года, когда барону был запрещен въезд в Российскую империю (что в глазах верных последователей барона являлось еще одним подтверждением отсталости и дремучести их родной страны), и человеку, недавно слышавшему любимого Учителя, внимала как истинному мессии… Второй же случай он пока приберегал про запас, ибо не мог даже предположить, сколько ему еще придется пользоваться гостеприимством генеральши. Так что иметь в запасе возможность в нужный момент еще раз «подпитать» благоволение к себе ему показалось весьма предусмотрительным.
Нет, сначала сэр Эфраим не собирался задерживаться в Санкт-Петербурге надолго — неделя, максимум дней десять… потому что главное, для чего он прибыл в Россию, сделать, находясь в Петербурге, было нельзя.
Все началось дождливым октябрьским вечером в кабинете лорда Солсбери. [Роберт Артур Толбот Гаскойн-Сесил, 3-й маркиз Солсбери — премьер-министр Великобритании в 1895–1902 гг. (Здесь и далее прим. авт.)] Третий маркиз Солсбери только что оставил пост премьер-министра, но поскольку это случалось не в первый раз, сэр Эфраим не сомневался ни в том, что, ежели будет на то его желание, Роберт Артур Толбот Гаскойн-Сесил вскоре вернет себе этот пост, ни в том, что, хотя в настоящий момент этот человек не занимает никаких официальных постов, он имеет право отдавать ему, Эфраиму Эверсону, любые распоряжения. Некоторые люди, не слишком приближенные к власти, часто находятся под впечатлением от названий различных высоких должностей и думают, что любая высокопоставленная персона непременно обладает всеми возможностями, которые по определению сопутствуют ее должности. Но сэр Эверсон уже давно вращался в среде, так сказать, самых действенных эшелонов британской политики и прекрасно знал, что на самом деле это не так. Все зависит от человека. И один человек на посту, скажем, министра иностранных дел может обладать куда большими полномочиями, чем те, которые данный пост предоставляет согласно закону и традициям, а другой не сумеет воспользоваться и десятой частью положенного и для всех посвященных останется лишь бледной тенью своего постоянного секретаря. Так вот, лорд Солсбери был очень влиятельной фигурой вне зависимости от того, занимал он какой-либо официальный пост или считался частным лицом. Поэтому, когда посыльный доставил приглашение от маркиза, сэр Эфраим не раздумывал ни минуты и уже через два часа предстал перед призвавшим его человеком.
— Рад знакомству, — сказал ему лорд Солсбери.
На самом деле это была всего лишь формула вежливости. Несмотря на то что по формальным признакам сэр Эфраим принадлежал к кругу дворян, его предки никогда не приближались к порогу палаты лордов, он не носил итонского галстука и даже не прослушал ни одной лекции в Кембридже. То есть сэр Эфраим Эверсон никаким боком не примыкал к числу лиц, знакомство с которыми могло бы хоть на йоту обрадовать лорда Солсбери… Но сам факт, что человек столь высокого полета обратил свое благосклонное внимание именно на него, Эфраима Эверсона, уже был лестным. Потому, вопреки своей любви к точным формулировкам, так уж зацикливаться на этой сэр Эфраим не собирался.
— Мне порекомендовали вас люди, которым я доверяю, — продолжил лорд Солсбери, когда гость, повинуясь короткому властному жесту, устроился в кресле напротив. — Дело в том, что я ищу человека для одного деликатного поручения.
Сэр Эфраим понимающе склонил голову. Да, деликатные поручения — это по его части.
Маркиз Солсбери окинул его оценивающим взглядом и попросил:
— Расскажите мне о себе.
Сэр Эфраим говорил долго, почти два часа. И максимально откровенно. Сначала он слегка заколебался, размышляя, стоит ли раскрывать перед собеседником детали ранее исполненных поручений, которые, при формальном подходе, могли бы поставить под вопрос его принадлежность к настоящим джентльменам, но маркиз пришел ему на помощь, несколькими емкими фразами показав, что он в курсе произошедшего и вполне одобряет решительность, проявленную сэром Эфраимом. А когда за окном стемнело и дворецкий принес им грог с горячими сырными крокетами, лорд Солсбери наконец прервал исповедь Эфраима Эверсона и коротко подытожил:
— Что ж, судя по всему, вы мне подходите. Я понял; что вы — человек дела, и не позволяете глупым догмам, приверженность коим более подобает священнику или монахине, не дать вам исполнить свой долг перед Британией. — Он сделал короткую паузу, прищелкнул пальцами, а затем усмехнулся: — Признаться, вы были лишь одним из кандидатов. И основная причина, по которой вы попали в мой список, — то ваше дело в Бенгази, что вы так старательно обошли в своем рассказе.
Сэр Эверсон старательно продемонстрировал требуемое смущение. Ни сам он, ни, как стало ясно после сказанного, его собеседник, не видели ничего предосудительного в убийстве двухсот пятидесяти туземцев — они посмели воспротивиться британской воле и таким образом сами избрали свою судьбу. Но любой цивилизованный человек, находясь в приличном обществе, просто обязан явить хотя бы внешние признаки сожаления, в связи с тем что среди казненных бунтовщиков оказалось несколько десятков женщин и почти три десятка детей.
Маркиз еле заметно усмехнулся и продолжил:
— На этот раз убивать вам никого не потребуется… вернее, я дам вам право самому решить, надо ли кого-нибудь убить или нет. И если надо, то каким образом это сделать. Но изначально перед вами будет стоять несколько задач, никак не связанных не только с убийством, но и вообще с каким бы то ни было насилием…
Сэр Эфраим слушал маркиза долго и внимательно. И с каждой фразой в его душе росло восхищение этим человеком. Маркиз, несомненно, был одним из самых выдающихся умов современности. Ибо то, что он предлагал, выходило далеко за рамки «деликатных поручений», которые Эфраим Эверсон исполнял до сих пор. Дело предстояло гораздо, гораздо более захватывающее…
Во-первых, сам объект оперирования. На сей раз это были не британские колонии и не земли диких туземцев, а страна, вроде как считающаяся цивилизованной. Впрочем, именно считающаяся. Британия никогда на самом деле не ставила ее в ряд цивилизованных стран. Как явные, так и тайные представители Британии всегда вели себя в этой стране с той же бесцеремонностью, с какой привыкли вести себя в собственных колониях. Достаточно вспомнить тот факт, что, когда Британии не понравилась политика русского императора Павла I, британский посол в Петербурге лорд Уитворт организовал заговор, приведший к убийству неугодного государя. И (это было во-вторых) сейчас сэру Эверсону предлагалось, ни много ни мало, пойти по его стопам… ну, почти. Нет, от него не требовалось никого покупать, вербовать, шантажировать. Надо было просто найти людей, одержимых идеей. Такие есть в любые времена и в любой стране. А в сегодняшней России их особенно много. И отыскать их не составит особого труда. Так вот, надо найти таких людей, потом оценить их идеи, а также способы достижения цели, выбрать тех, у кого либо идеи, либо способы их достижения, либо и то и другое — самые разрушительные для этой страны, и… просто помочь им. Понимаете, в чем смысл? Честные люди честно и, самое главное, неподкупно делают свое дело, искренне считая, что работают на благо отечества, во имя будущего или хотя бы просто восстанавливают справедливость, наказывая тех, кто творит произвол и беззаконие. И таки да, в данном конкретном случае, вполне вероятно, так и происходит. И в следующем тоже, и еще в каком-нибудь. Скажем, в девятом по счету… А то, что с остальными шестью все не так однозначно… так везде бывают издержки. Да и не факт, что эти остальные шесть действительно были ни при чем, как минимум — они молчали! Значит, тоже несомненно заслуживают наказания. Да и всех тех казнокрадов, узурпаторов, облеченных властью воров и так далее надобно как следует напугать… Все честно, все справедливо (ну, почти, но где вы вообще видели абсолютную справедливость-то?), все ради народа и не щадя своих сил и горящих возмущением сердец… А страна потихоньку, постепенно, под воздействием этих честных и чистых людей, которых только немного, чуть-чуть и совершенно бескорыстно, ничего не требуя взамен, поддержали, — скатывается в хаос. Так что пройдет всего лишь год, или пять, или, может быть, десять лет — и еще один потенциальный конкурент блистательной Великой Британии тщанием самых честных и чистых его граждан, получивших… нет, не некое задание, которое, даже если никто ничего не узнает (что в жизни бывает крайне редко, недаром говорят: все тайное когда-нибудь становится явным), сделает этих людей предателями как минимум в собственных глазах… получивших всего лишь чуть больше возможностей поступать по своему разумению и в соответствии со своей самой точной, самой новой и самой истинной теорией всеобщего счастия, заполыхает пожаром гражданской войны. Выгодной для Великой Британии войны, поскольку на ее ведение королевство не затратит ни пенса, а в ее горниле сгорят миллионы людей, будут разрушены сотни тысяч заводов и шахт, миллионы десятин земли зарастут бурьяном. И бывший конкурент надолго выпадет из обоймы стран, угрожающих величию Британии — самой гордой и цивилизованной страны в мире.
А потом… Ну а потом ему, сэру Эфраиму, и другим верным сынам туманного Альбиона придут на смену новые поколения столь же верных и мужественных сынов и разбираться с новыми угрозами империи будут уже они. Новому поколению — новые враги; пусть даже некоторые из них при прежнем поколении вполне могли считаться союзниками. Что ж, такова жизнь — у Британской империи, над которой никогда не заходит солнце, постоянных союзников нет, как, впрочем, и постоянных врагов, а есть лишь постоянные интересы…
Часть первая
ФИЛИППИНСКОЕ МОРЕ
Глава 1
— А-а-а-кха! Кха! Кха-ах! — Я захлебнулся кашлем, с трудом подавил приступ и судорожно выдохнул. Вот ведь дьявол! Ну надо же было так не вовремя заболеть… — А-акх! Акх! Акх!
— Вот, ваше высочество, возьмите. — Высокий сухощавый человек, вполне еще молодой на вид, с аккуратной бородкой и усами, протянул мне дымящуюся кружку с каким-то отваром.
— Что это? — просипел я.
— Настой листьев австралийского дерева эвкалипт. Этим надобно прополоскать горло.
— М-м, — промычал я, хватаясь за кружку.
Этот гнусный кашель так меня измучил, что я готов был не только полоскать, но и пить любую дрянь, лишь бы полегчало… Впрочем, нет, не любую. Доктор Шпаумкопф, взявшийся лечить меня первым, настоятельно порекомендовал мне «чудесное патентованное средство» под названием — вы не поверите — «Героин»! Пришлось гнать его взашей и срочно начинать поиски другого врача. На мое счастье, в Москве, куда я прибыл всего два дня назад, оказался проездом русский врач Евгений Сергеевич Боткин, сын того самого старичка, который пользовал меня по просьбе Александра III, сразу как я из своего XXI века попал сюда, в Российскую империю. Евгений Сергеевич был молод (ему только должно было исполниться тридцать), но уже достаточно опытен. К настоящему времени он успел поработать в Мариинской больнице для бедных, два года постажироваться в Европе и защитить диссертацию на соискание степени доктора медицины. К тому же я был с ним шапочно знаком, поскольку в мае 1892 года он стал врачом Придворной певческой капеллы и мы с ним пару раз пересекались в Зимнем. Так что едва мне доложили, что он находится в Москве, я приказал немедленно прекратить поиски врача, способного вылечить меня без того, чтобы «посадить на иглу», и немедленно звать Боткина.
После полоскания мне действительно полегчало. Впрочем, я смутно припомнил, что настойка эвкалипта широко использовалась для полоскания горла и во времена моего детства. А возможно, и гораздо позже. Хотя ко времени, предшествующему моему переносу сюда, полоскание горла вообще стало не очень популярно. Большинство, зомбированное рекламой, при кашле предпочитало всякие леденцы и пастилки типа «Strepsils», «Доктор Мом» и так далее, либо ингаляторы, в просторечии именуемые «пшикалками». И я тоже, если честно. Однако могу заявить с полной ответственностью, что столь быстрого и явного облегчения, каковое я получил после всего лишь трехминутного полоскания горла настоем листьев эвкалипта, ни одно из оставленных в моем будущем популярных средств не давало.
— Уф, спасибо, Евгений Сергеевич, полегчало.
Боткин кивнул:
— Да, это очень хорошее средство. Но пока, ваше высочество, у вас наступило только временное облегчение. Вам надобны полный покой и активное лечение.
Источник