Перелом винокура

Зав. травматологическим отделением Брестской ЦГБ Сергей Подуто
В душе каждого человека воссоздан миниатюрный портрет его родителей.

Мама Сергея Подуто рано умерла. Она болела. Во время войны перенесла в партизанском лагере тяжелую ангину, которая дала осложнения. Ревматоидный артрит мучил суставы и кости, а порок митрального клапана заставлял ночами сидеть у раскрытого окна и жадно ловить воздух. Сергей любил мать и рос с одним желанием — помочь ей, став доктором. Ныне он врач высшей категории, заведует травматологическим отделением Брестской ЦГБ.

Вместо блата — прилежание

В его бобруйской школе почти все учителя были евреи, очень образованные люди. Ева Наумовна Файнберг учила мальчика вышивать крестиком и дарить картинки папе и маме на дни рождения. Она сразу настроила:

— В мединститут нужен блат. У тебя его нет. Значит, единственная возможность там оказаться — хорошо учиться.

И Сергей старался. Отец Николай Иосифович сына поддерживал, книги покупал. Жили бедно. Помочь некому: близких у папы не осталось, фашисты всех заживо сожгли в отместку за Рудобельскую республику (оккупанты так и не взяли ее). И родная деревня Ловстики в 200 дворов разделила участь Хатыни. Николая спасло лишь то, что он — секретарь комсомольской организации — помогал эвакуироваться семьям партийных работников; потом был сразу призван на фронт. После Победы его как человека честного и имеющего красивый почерк поставили руководить сберкассой. Зарплата была такой мизерной, что он взмолился: отпустите, не смогу прокормить детей. Подуто-старшего взяли слесарем на гидролизный завод. От голода кружилась голова. Выручала кружка браги: выпьешь — и сил прибавится, можно работать.

Организм стал сдавать. Хороший врач после осмотра сказал:

— Будешь пить эту гадость, курить «Беломор» — погибнешь!

Николай тут же смял пачку и выбросил. И всю жизнь потом говорил, какая сила внушения у доктора, как много хорошего может сделать такой человек! А маленький сынишка слушал.

Когда пришло время поступать, Сергей уже твердо знал, что поедет в Ленинград в Военно-медицинскую академию им. С. М. Кирова: говорили, подготовка в ней на голову выше, чем в любом другом медвузе.

Из абитуриентов, прошедших строгую медкомиссию, сформировали роту в 120 человек. Выдержали все испытания лишь четверо. Подуто в их числе. Сразу определили в воздушно-десантные войска. Мать обрадовалась, что не на «подводный» факультет. Небо казалось ей светлее и ближе.

Жажда знаний многое прибавляет к жизни. Сергей буквально упивался книгами, посещал научный кружок, не вылезал из библиотеки. Человеку провинциальному, ему не хватало эрудиции, столичного лоска, светских манер. Он с радостью учился всему, и 6 лет пролетели как миг. У обычных студентов — каникулы, а у него — сборы, жизнь в палатке, дождь, ветер, комары.

Когда учителем восхищаешься, любовь к предмету не исчезает. За некоторыми преподавателями ходил хвостом и жадно внимал каждому слову.

— Тот, кто хочет видеть результаты своего труда немедленно, должен идти в сапожники, — говорил, поучая молодых докторов, Ефим Анатольевич Дыскин, Герой Советского Союза. — А ваша задача разглядеть недуг и, действуя мягко, тактично, по возможности без боли, изгнать его из тела. Почаще берите человека за руку, садитесь рядом, выслушивайте его. Смысл таких «посиделок» не в содержании беседы, а в касании душ. Если нет к вам доверия — вылечить не удастся.

Некоторые думали: военному врачу эти сантименты ни к чему, служивые люди и в госпитале соблюдают субординацию. Как это — сесть у кровати генерала и взять его за руку?! Так и погон можно лишиться.

Но жизнь показала, что профессор был прав. Генералы тоже болеют и бывают беспомощны, как дети.

Настоящий врач лишен тщеславия, он понимает, что искусство лечить неисчерпаемо. О травматологах нередко говорили, что это медный лоб и золотые руки. Сергей Николаевич горячился, когда слышал такое. Операции, методики, инструменты требовали светлого ума. Это сегодня есть пластины, шурупы, гвозди, шайбы, чтобы укрепить суставы, позвонки, кости, а когда он начинал, ничего такого не было.

Изобретал сам, в т. ч. инструменты; стал автором 30 рационализаторских предложений.

На Западном «фронте»

В госпиталь Западной группы войск в Германии Подуто направили как опытного доктора, прошедшего афганскую «школу».

В один из дней, когда с травматологом Олегом Рыкуном они только закончили операцию, неожиданно позвонил командующий группой войск в Германии Матвей Прокопьевич Бурлаков:

— Орлы, буду краток. Певец Иосиф Кобзон в Берлине дает концерты для русской и еврейской диаспор. Заполнять паузы между выступлениями пригласил Владимира Винокура и Александра Розенбаума. Пока не знаю в деталях, как это произошло, но Винокура знакомый эмигрант позвал в гости, сам был за рулем и не вписался в поворот. Погиб. Винокур жив, однако покалечился. Находится в маленькой больнице, где ему оказывают первую помощь. Немцы хотят оперировать, говорят, что дело серьезное и придется отрезать ногу.

Надо бы артиста осмотреть и решить — нужна ли эта ампутация?..

Времени в обрез. Врачи сняли с петель широкую дверь, занесли в санитарный автомобиль, захватили шины Белера для вытяжения конечностей — и помчались в больничку, стоящую на пути между Потсдамом и Берлином.

Весельчак и пересмешник, умеющий «разогреть» публику в зале до слез, был в плохом состоянии. Переломы обеих бедренных костей с вывихами, тяжелый ушиб грудной клетки, ЧМТ, шок, боль. Операция — всегда агрессивное вмешательство в организм, которое имеет свойство осложняться. Делать ее сейчас ни в коем случае нельзя.

Пострадавшего доставили в госпиталь.

— Скажите, у меня есть хоть какая-то альтернатива — или только пила? — со страхом спросил Винокур.

Надо поднять дух артиста и объяснить ему все так, чтобы жить захотелось.

— К вопросу о выборе метода… — начал Сергей Николаевич Подуто. — Когда гулящую женщину доставили с переломами ног в больницу, то ассистент спросил доктора, какой метод выбрать: экономический или рациональный? Врач ответил: «Профессия пациентки не позволяет иметь шрамы на ногах. Так что метод будет индивидуальный. Слепим все, что можно, — и в гипс!». Мы постараемся идеально адаптировать все костные отломки под контролем рентгена. Операции не будет: профессия артиста тоже не допускает шрамов на ногах. Но кое-какие дырочки просверлить придется…

Глаза у Винокура радостно заблестели; он поймал взгляд врача, как утопающий ловит спасательный круг. И Подуто не стал говорить бедолаге, что боковые тяги — не сахар, лежать в гипсе на вытяжении придется не один месяц.

Надо было подумать, куда артиста поместить, чтобы стены госпиталя не давили. Напротив ординаторской — небольшой зал лечебной физкультуры. Плитка на стене веселенькая, обстановка мало напоминает больницу. Вот туда и отвезли, когда все необходимые манипуляции сделали.

Матвей Бурлаков приземлился на вертолете в госпитальном дворе через 3 дня. Проведал Винокура и крепко пожал руку докторам.

— Молодцы! Я так и сказал Кобзону, чтобы не паниковал: «Специалисты у нас есть, хотя ни разу не видели своих имен в газетах».

Его обнимал весь бомонд

Палата Винокура — рядом с ординаторской. Главная задача Подуто — лечить пациента и сдерживать наплыв посетителей. Госпиталь едва ли не в глухом лесу, но вездесущий бомонд это место каким-то образом находил. На секунду Сергей Николаевич представил, сколько проведывающих артиста могло оказаться, случись такое в Москве, и испугался за состояние Володи. Тому как воздух нужен покой, а народ рвется и днем, и ночью. Винокуру приходилось держать марку, но когда ты нездоров, это отнимает последние силы.

Нескончаемо звонили Сашки, Витьки, Гришки, Мишки, Юрки. Через 5 минут после разговора с пересмешником выяснялось, что это известные писатели, народные артисты и члены правительства.

Никто не приходил с пустыми руками. Открываешь шкаф, где должны стоять медикаменты, и хоть в обморок падай: конфеты, печенье, вино, виски, коньяк, водка…

Днем боль затихала, будто боялась света, а ночью выходила из засады, наглая, как крыса, уверенная в своей силе. Посадить полностью на анальгетики нельзя. Надо потерпеть. Винокур был грустен. В нем шла мужественная борьба; он осознал, что ни любовь, ни слава, ни молодость, ни богатство — ничто не заменяет здоровья.

 Всякое страдание должно быть оплачено радостью. На вертолете прилетал командующий Бурлаков, заходил в палату к Володе, и уже минут через 15 они задорно смеялись. Генерал старался развеселить юмориста, а тот выдавал пародии, которые оказывались шедеврами.

— И как это у тебя получается? — допытывался командующий.

— В пародии нужны легкость, воображение и, как ни странно, любовь к пародируемому.  Спасибо вам за врачей, Матвей Прокопьевич. Если бы я тогда немцам поверил, до конца дней ездил бы в инвалидном кресле. Потерял бы любимую работу. А другой профессии я не знаю.

— Зато врачи благодаря тебе стали знаменитыми — их обцеловал весь бомонд. Лайма Вайкуле так приложилась к Олегу Рыкуну, что чуть щеку потом отмыл. Весь народ в госпитале обзавидовался…

Валерий Леонтьев, Бисер Киров, Лев Лещенко, Станислав Говорухин, Иосиф Кобзон, Александр Розенбаум, Надежда Бабкина — кто только не утешал артиста! А после они непременно хотели увидеть врачей и отблагодарить. Приходилось делать строгое лицо, добавлять металла в командный голос, только это и сдерживало…

Веселый обход

— Веселое расположение духа — первое, второе и третье условия твоего выздоровления, — сказал я Винокуру. — Это заменяет отдых, организм беспрерывно пополняет силы. Недовольство, тоска, уныние — самые деятельные союзники болезни. Они расслабляют человека в борьбе с ней и сушат кости.

Владимир Натанович понял это дословно: он должен смешить врача и медсестер. Юморные монологи для сцены обычно ему сочиняли писатели. Здесь сцены не было, а квалификацию терять не хотелось, и артист, прикованный к койке, стал вспоминать разные истории, которые с ним приключались. Врачебный обход отныне почти всегда превращался в маленькое представление.

— Это комсомольцы придумали, чтобы наших спортсменов, выступающих на крупных соревнованиях или чемпионатах за рубежом, сопровождала группа психологической поддержки. Благодаря этому я посмотрел много интересных стран, — рассказывал Винокур. — Первая такая поездка с «психбригадой» — на XIII зимние Олимпийские игры в Лейк-Плэсид (США, 1980 г. — Прим. ред.). Спортсмены-бессребреники жили в помещении бывшей тюрьмы, а мы в шикарном отеле на ранчо. На хоккейном матче, который наши, чемпионы 5 предыдущих олимпиад, продули американской команде, состоявшей из студентов и любителей (местные газеты назвали это «чудом на льду»), я сидел с Иосифом Кобзоном, Львом Лещенко и Евгением Леоновым. В то время у нас все было в дефиците, ни куртки, ни шапки не купить, чтобы достойно выглядеть. Какой-то охотник подарил Леонову шкуру степной лисы — пошили большую лохматую шапку, в Америке такой ни у кого нет. Впереди нас болели чехи, обиженные на СССР еще с 1968 года. Кричат, провоцируют на скандал, для них мы — ненавистные русские! Леонов терпел их выходки, а потом не выдержал и послал чешскую братию на три буквы.

— А что, дед, он у тебя есть? — спрашивает один нахальный чех.

— Пойдем покажу!

Отозвал чеха в сторону и… показал.

— Ну, это вообще ничто! — издевается тот.

— Ладно, — говорит угрожающим тоном Леонов, — Иосиф! Иди сюда и покажи-ка этому!

Кобзон так гордо, по-генеральски понес свое тело, крепко сжал челюсти и сузил глаза, что чехи ретировались.

Вечером был банкет. Нас, слегка навеселе, провезли ночью в автобусе по 42-й авеню, где обычно выстраивались проститутки.

Леонов неожиданно высунулся в окно и крикнул:

— Эй, …ляди! Привет вам от советской кинематографии!

Все шлюхи бросились к нашему автобусу. Они подумали, что такой серьезный человек в огромной лисьей шапке хочет взять их на работу…

* * *
— Серега, а ты, оказывается, афганец? Говорят, дворец Амина брал? Это правда, что при такой операции только двоих человек потеряли?

— Правда. Накануне бойцов протестировали и сказали, что эти двое психологически не совсем готовы, могут погибнуть. Но они отказались остаться и ушли в бой. Из тех, кто штурмовал дворец Амина на юго-западной окраине Кабула, потом сформировали группу «Альфа».

— А я был в Афгане позже. Концерт давали. Стою на сцене в белом костюме. Пою последний куплет, благодарю за внимание, и тут как грохнет! А потом еще раз — бах! Все как муравьи разбежались, а я будто к сцене прирос, шага сделать не могу. Из зала ко мне мчится Борис Громов — командующий воздушно-десантными войсками 40-й армии, и орет: «Выскакивай! Два реактивных снаряда выпустили! Разведка донесла душманам, что концерт дают, много офицеров собралось, вот они и постарались. Да плохо прицелились: один недолет и один перелет. Видишь, в зале пожар начался — дуй отсюда!».

На деревянных ногах я вышел за кулисы. Обо мне потом легенду сочинили: Винокур стоял под пулями. А у меня шок был. Юра Немытин, начальник медслужбы 40-й армии, сейчас генерал-майор, говорит: «Винокур, выручи! Пойдем с тобой в палату, где тяжелые лежат. Рассказывай им, что в голову придет, хоть матюгами, я тебе разрешаю».

Вошел — и увидел раненых в душу. Мальчики совсем, без рук, без ног. Не помню, что им рассказывал, но они хохотали до слез. А один кричал: «Больше не надо, а то у меня швы на животе разойдутся!».

(Продолжение следует.)



Михаил Ефремов у здания суда, 29 июля 2020 г.Фото: Иван МАКЕЕВ

ИСТОЧНИК KP.RU