Культ личности великий перелом

«Во время войны Эрмлер ставил «Она защищает Родину» Мы собирались в маленьком гостиничном номере [Веры Марецкой] в Алма-Ате и фантазировали, как снимать решающий для картины эпизод — после гибели ребенка и мужа героиня бежит из захваченной гитлеровцами деревни И вдруг она находит в себе силы и убеждает односельчан не прятаться, не спасаться, а противостоять врагу, драться с ним до последнего Вдруг Эрмлер задумчиво сказал: «Я знаю, как снять. Представьте — река, светлая ночь. Нагая женщина на белом коне, перепоясанная серебряным мечом, переезжает через реку…» Вера Петровна смешлива. Она улыбнулась, готовая смеяться, и вскинула глаза на Эрмлера. Он был совершенно серьезен. Тогда она решила, что он разыгрывает нас, и издевательски спросила: «Непременно на белом коне?» «На белом»,— кивнул Эрмлер. «И голая?» — она уже раздражалась. «Нагая»,— подтвердил торжественность ситуации Эрмлер. В картине нет ни нагой женщины, ни белого коня, ни серебряного меча. Но вспомните сцену, в которой Марецкая призывает к мести, и все станет ясно. Черный свитер обтягивает ее как кольчуга, и серебрится топор в ее беспощадно вытянутой руке» (Михаил Блейман)

На излете войны в Германии и в СССР вышло два батальных суперфильма стратегического назначения.

Файт Харлан в «Кольберге» (март 1945) воспел сопротивление наполеоновскому вторжению, заклиная немцев драться до последнего в надежде на чудо. «Великий перелом» (изначально — «Генерал армии») (январь 1945) Эрмлера — первая «триумфальная арка», воздвигнутая для победоносной Советской армии, хотя до триумфального возвращения проливать свою кровь ей оставалось еще четыре месяца.

«Кольберг» изумляет не мастерством батальных сцен, а самим их наличием. Отвлекать терпящую разгром армию на съемки — на такую бытовую магию способны только нацисты, помешавшиеся на своей избранности. Эрмлер снимал батальные сцены в расположении Ленинградского фронта (хотя бы потому, что там хватало натуральных руин), но всю оперативную фактуру свел к минимуму. В съемках участвовала пара самолетов и пара танков, решающее сражение кажется рукопашной двух взводов. И это в фильме, посвященном не бою за сторожку лесника, а как-никак Сталинграду. Но не в танках счастье: величие битвы — не бравурное, а сосредоточенное, мрачное, сверхчеловеческое,— фильм излучает мощнее, чем все грохочущие, лязгающие эпопеи будущего.

Помимо батальных сцен, в фильме еще много чего нет.

Это фильм о Сталинграде, где Сталинград ни разу не назван по имени: «город», и все.

Это фильм о войне, где, кроме двух пленных, нет врагов: никаких тебе сцен в ставке Гитлера.

Это фильм государственного значения, где Верховный главнокомандующий не появляется, даже имя его не звучит. Он — это дверь кремлевского кабинета, за который скрываются в прологе генералы, призванные переломить ход войны. Он — это профиль на горящем во весь экран ордене Победы в финале. По большому счету, такое выражение «культа личности» гораздо величественнее, чем лубок Михаила Чиаурели, где Михаил Геловани в белоснежном кителе прилетает в поверженный Берлин на белоснежном самолете («Падение Берлина», 1949).

Снять фильм о реальном событии, избежав ключевых знаков реальности — герои, кстати, еще и щеголяют в погонах, введенных после Сталинграда,— но не погрешив против ее сути: такое мог повелеть только Сталин, а осуществить только Эрмлер.

Сталин знал, каким бесценным пропагандистским сокровищем он обладал в лице Эйзенштейна. Но Эйзенштейн чересчур вдохновенен: однажды он, что мало кому удавалось, поверг Сталина в ступор, поделившись замыслом экранизации «Капитала». Эрмлер на Маркса не покушался, но головоломки любил. Виртуозный, изобретательный исполнитель, он уже снял «Великого гражданина» — фильм о Кирове, поименованном Шаховым. Кому еще по силам фильм о Сталинградской битве не только без Сталинграда, но и без битвы.

Впрочем, замысел гимна советским полководцам Эрмлер вынашивал еще с февраля 1942-го, а конкретизировал после Сталинграда, и ничего экстравагантного в нем не было: кино как кино. Раскатистое «ура», атакующие цепи, дом Павлова, девушка из сталинградского подвала, погибающая, так и не признавшись в любви лейтенанту. В попытках «обострить ситуацию» Эрмлер и сценарист Борис Чирсков доходили до легкого безумия: «В горящем самолете командующий продолжал хладнокровно работать над картой, а «Дуглас», да простит нас бог, пикировал». Хорошо хоть, от шпионской линии они отказались, хотя и испытав искушение обогатить ею фильм.

Великий перелом в работе наступил, когда Эрмлер и Чирсков решили «проверить либретто» на 1-м Украинском фронте: «Перед нами развернулись прозаичные и пустынные пространства современной войны. Фронт, как тяжелый танк, вполз, раздавил и разбросал выдуманную схему людей и событий». Судьба войны решалась не в грохоте боя, а в сухой штабной тишине. Воля солдата, догадался Эрмлер,— производное от воли демиургов, распоряжающихся его жизнью и смертью.

И полетели клочки сценария по задворочкам. Единственная женщина в фильме — жена комфронта Муравьева (Михаил Державин-ст.) — появляется лишь затем, чтобы, когда она погибнет, Муравьев мог подавить свою скорбь. Испарились лейтенанты и прочие в звании ниже полковника. За рядовой состав отвечает один Минутка (Марк Бернес), шофер, почти «член семьи» Муравьева. Впрочем, что тот солдат, что этот: нового шофера генерал назовет именем погибшего. Минутное ли это забытье или безразличие — бог весть.

В сухом остатке — те самые «прозаичные и пустынные пространства» штабов, армейский анапест совещаний, поля сражений, сведенные к простыням карт. Странный, неуместный ужас внушают они. Эрмлер материализует ощущение: каждый скрип генеральского сапога — приговор или помилование бригаде, а то и дивизии, которая вот сейчас получит приказ отступить или умереть.

«Окопной правде» принято поклоняться — Эрмлер сотворил «штабную правду».

Как ему это удалось, притом что Муравьев — чистая абстракция в мундире? Эрмлер сочинил ему не то что биографию, а целый роман его жизни. «»Нескладеха» — так звали Кирилла дома». «Обожал театр. Не любил кино». «Не прочь был выпить, но делал это только в кругу близких людей. Пил красиво, много и редко пьянел». «Такими являются Ватутин, Малиновский, Толбухин Попробуйте поговорить с ними ночью, в тесной землянке, когда китель висит на спинке стула и бутылка водки стоит на столе».

Господи, да зачем же все это? Ведь у Муравьева заведомо не будет на экране времени красиво пить, не напиваясь, обсуждать премьеру у Таирова и «целовать влажные губы» любимого коня Алмаза. Эрмлер, в отличие от Микеланджело, не отсекал лишнее от мраморной глыбы, а наращивал глыбу смыслов, чтобы затем отбросить все, что нарастил. Так и война отсекает все «лишнее» довоенное, а люди воюют за то, чтобы это «лишнее» вернулось.

Это фильм о войне, где, кроме двух пленных, нет врагов. Фильм государственного значения, где Верховный главнокомандующий не появляется, даже имя его не звучит. Фильм о Сталинградской битве не только без Сталинграда, но и без битвы.

Михаил Трофименков

«Великий перелом» — выражение И. В. Сталина, которым он охарактеризовал начатую в конце 1920-х в СССР политику форсированной индустриализации и коллективизации сельского хозяйства. Новая экономическая политика, проводившаяся после окончания Гражданской войны и будучи по своей сути компромиссным решением острого кризиса, не могла обеспечить в условиях ожидавшейся войны должные темпы перехода экономики СССР от отсталой аграрной к развитой индустриальной. Одним из возможных путей развития могла быть дальнейшая экономическая либерализация и углубление НЭПа. ВКП(б) под руководством Сталина избрала другой путь — создание мобилизационной экономики с предельной концентрацией ресурсов в руках государства и политические репрессии против целых классов и социальных групп — и прежде всего против кулаков.

История

В своей статье «Год великого перелома: к XII годовщине Октября» И. В. Сталин назвал 1929 год «годом великого перелома на всех фронтах социалистического строительства»[1][2][3]. Именно в этот год произошёл окончательный отказ от политики НЭПа и обозначен мобилизационный курс развития, благодаря которому была решена стоявшая перед страной задача индустриальной модернизации.

По утверждению Сталина, в 1929 году партии и стране удалось добиться решительного перелома:

1. в области производительности труда, что выразилось в «развёртывании творческой инициативы и могучего трудового подъёма миллионных масс рабочего класса на фронте социалистического строительства».
2. в области разрешения в основном проблемы накопления для капитального строительства тяжёлой промышленности, ускоренного развития производства средств производства и создания предпосылок для «превращения нашей страны в страну металлическую».
3. в переходе земледелия «от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию, к совместной обработке земли, к машинно-тракторным станциям, к артелям, колхозам, опирающимся на новую технику, наконец, к гигантам-совхозам, вооружённым сотнями тракторов и комбайнов».

Реальная ситуация в стране, однако, была далеко не такая оптимистичная. Как указывает исследователь О. В. Хлевнюк, курс на форсированную индустриализацию и насильственную коллективизацию «фактически вверг страну в состояние гражданской войны».

Особенно остро отреагировало сельское население — насильственные хлебозаготовки, сопровождавшиеся массовыми арестами и разорением хозяйств, привели к мятежам, количество которых к концу 1929 года исчислялось уже многими сотнями. Не желая отдавать имущество и скот в колхозы и опасаясь репрессий, которым подверглись зажиточные крестьяне, люди резали скот и сокращали посевы.

На сопротивление деревни государство ответило силой. Провозгласив курс на сплошную коллективизацию и ликвидацию кулаков, опираясь на направленные в деревню из города специальные рабочие отряды при поддержке ОГПУ и армии, местные власти насильно сгоняли крестьян в колхозы, отнимая у них имущество. Коллективизация сопровождалась массовым закрытием церквей, использованием этих зданий под хозяйственные нужды, уничтожением и расхищением предметов религиозного культа, арестами служителей церкви, считавшихся проводниками реакционной идеологии.

Это привело лишь к ещё большему обострению обстановки. Согласно данным из различных источников, приводимым О. В. Хлевнюком, в январе 1930 года. было зарегистрировано 346 массовых выступлений, в которых приняли участие 125000 человек, в феврале — 736 (220000), за первые две недели марта — 595 (около 230000), не считая Украины, где волнениями было охвачено 500 населённых пунктов. В марте 1930 года в целом в Белоруссии, Центрально-Чернозёмной области, в Нижнем и Среднем Поволжье, на Северном Кавказе, в Сибири, на Урале, в Ленинградской, Московской, Западной, Иваново-Вознесенской областях, в Крыму и Средней Азии было зарегистрировано 1642 массовых крестьянских выступления, в которых приняли участие не менее 750000—800000 человек. На Украине в это время волнениями было охвачено уже более тысячи населённых пунктов.
Партийному и государственному руководству пришлось несколько отступить, и 2 марта 1930 в советской печати было опубликовано письмо Сталина «Головокружение от успехов», в котором вина за «перегибы» при проведении коллективизации была возложена на местных руководителей. Ещё через месяц на места была направлена правительственная директива о смягчении курса в связи с угрозой «широкой волны повстанческих крестьянских выступлений» и уничтожения «половины низовых работников», а также уточнения о порядке реализации коллективизации[4]. Сопротивление крестьянства, однако, привело лишь к некоторому сдерживанию темпов коллективизации, которая была завершена в последующие несколько лет, после того, как силами ОГПУ удалось подавить антисоветские выступления, нейтрализовать и ликвидировать их организаторов и наиболее активных участников. Усмирению крестьянства способствовала и массовая высылка кулаков и членов их семей в лагеря и трудовые поселения в Сибири и на Севере.

В период мирового экономического кризиса, демографическая статистика свидетельствовала о взрывном приросте населения СССР(15,7 млн. чел. с 1926 по 1939гг.) [5] по сравнению с погрузившимися в Великую Депрессию США(прирост 13,5 млн. чел)[6]. Двукратный рост доходов населения с 1932-го по 1937-й [7][цитата не приведена 209 дней] обусловил не только улучшение благосостояния[источник не указан 209 дней][цитата не приведена 209 дней], но и увеличение объема внутреннего рынка, что в условиях удешевления импорта и экспорта вследствие кризиса явилось дополнительным импульсом к дальнейшей модернизации.[источник не указан 209 дней][цитата не приведена 209 дней]

В третью пятилетку удалось наконец приступить к реализации главной цели реформ — развертыванию военной промышленности в условиях нарастающей военной угрозы.[цитата не приведена 209 дней]

Итоги

В историографии годами «Великого перелома» принято называть период первых двух сталинских пятилеток.

Первая пятилетка (1928-32) была разработана на основе Директив Пятнадцатого съезда ВКП(б), как продолжение и развитие идей долгосрочного плана ГОЭЛРО. Гл. задача 1-й пятилетки состояла в построении фундамента социалистической экономики и укреплении обороноспособности страны. План предусматривал задания и мероприятия, направленные на превращение СССР из аграрной в развитую индустриальную державу, на коллективизацию значительного числа крестьянских хозяйств. Работа по подготовке плана проходила в острой борьбе против троцкистов, отстаивавших лозунг «сверхиндустриализации», и правой оппозиции, требовавшей равнения на «узкие места» в народном хозяйстве, низких темпов развития, особенно отраслей тяжёлой промышленности.

В результате выполнения второго пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР было введено в действие 4500 крупных государственных промышленных предприятий. Часть продукции промышленности в общем объёме хозяйства повысилась с 70,2 % в 1932 до 77,4 % в 1937. 80 % всей промышленной продукции было получено на предприятиях, вновь построенных или полностью реконструированных за годы 1-й и 2-й пятилеток.

Для поддержки роста промышленного и сельскохозяйственного производства, а также в связи с развитием новых индустриальных районов была реализована масштабная программа железнодорожного строительства, введены в действие крупные сооружения водного транспорта. Грузооборот железнодорожного транспорта увеличился за пятилетие более чем в 2 раза. Производительность труда в промышленности выросла на 90 %, что явилось результатом повышения технического уровня и освоения новой техники.

По абсолютным объёмам промышленного производства СССР в конце 30-х гг. вышел на второе-третье место после США и Германии.[10] Сократилось отставание от развитых стран по производству продукции на душу населения. Количество рабочих выросло с 9 до 23 млн человек. В 1935 г. отменили карточки на продукты и промышленные товары. В третьей пятилетке (1937—1941) темпы роста промышленного производства по категориям А и Б(производство средств производства и производство товаров народного потребления)значительно снизились и не превышали в среднем 3-4 % в год. В этот период заметно выросла доля военной промышленности, которая к тому моменту стала обеспечена необходимой материально-сырьевой и кадровой базой.

В результате за 14 предвоенных лет были созданы целые отрасли промышленности буквально с нуля[цитата не приведена 209 дней], а также в достаточно быстрой ликвидации её последствий в виде карточной системы и т. д.

См. также

• Головокружение от успехов
• Сталинские репрессии
• Коллективизация
• Индустриализация
• Голод в СССР (1932—1933)

Примечания