Кино вов перелом

В связи с 74-летием Победы «КиноРепортер» рассказывает о совершенно разных, но одинаково занимательных лентах прошлого века, которые вы могли не знать.

«Великий перелом»

Реж. Фридрих Эрмлер, 1945

После «окопного» «Она защищает родину» 1943 года, построенного преимущественно на приемах экспрессивного немого кино, Фридрих Эрмлер решается — не по заказу — на следующий фильм о войне в разгар пульсирующих военных действий. «Великий перелом» был посвящен уже ключевой, Сталинградской битве и снят в расположении ленинградского фронта. Тем не менее, в нем можно обнаружить лишь пару микромасштабных батальных сцен. Сталинград по неизвестным причинам называли не иначе как просто «городом». Главнокомандующий не появлялся. Герои носили погоны, которые тогда еще не ввели. Хроники с Гитлером не было. Почти нет солдат. Герои тут — демиурги войны, мыслящие отдельного человека как человеческую единицу. И это в то время, когда сражения еще не закончились, и зритель желал правды и драматизма! Такую отстраненность, как ни странно, объясняет эпоха. «Великий перелом» — эталонный фильм сталинского малокартинья, снятый не только без тени косноязычия, но и практически без примет времени, без желания конкретности, и, конечно, без сцены битвы. Фильм Эрмлера — чистой воды абстракция. Однако про каждого из героев автор накануне съемок расписывал отдельный роман, состоящий из действий, которые они не выполнят, и качеств, которыми не блеснут в условиях эстетики «штабного фильма». Политический триллер сложился. Фридрих Эрмлер был вознагражден — в 1946 году «Великий перелом» удостоился Гран-при первого Каннского кинофестиваля. Но сам фильм остался в тени других работ выдающегося партийного режиссера.

«Пядь земли»

Реж. Андрей Смирнов и Борис Яшин, 1964

В 1959 году в журнале «Новый мир» вышла полудокументальная повесть фронтовика Григория Бакланова «Пядь земли». Она была написана от первого лица — здесь и сейчас. Сверху такую литературу тогда называли «окопной правдой» и «лейтенантской прозой». Журнал под редакцией Твардовского был, в свою очередь, общепризнанным рупором оттепели (через три года в нем же опубликуют «Один день Ивана Денисовича»). Одноименный фильм стал полнометражным дебютом Андрея Смирнова и Бориса Яшина, детей войны. Для них подобный сюжет был не проживанием недавнего травматического прошлого, а его реконструкцией. Они тщательно следовали повести. Ввели чувствительного героя и показывали — предельно отчужденно и с иллюзией объективности — лишь то, что он мог видеть своими глазами. Киноповествование тут разбито на главы. Акценты вплоть до финального кадра не расставлены: тут нет ни патетики, ни субъективного взгляда. Документализм подчеркнут датированием глав-эпизодов — уравниванием дня ко дню, жизни к жизни. Царит предельная сдержанность. Даже музыка отсутствует, если не звучит непосредственно в кадре. Такое кажущееся спокойствие впервые появилось у нового, «оттепельного» поколения. Эффект был достигнут: несмотря на лица Александра Збруева, Евгения Урбанского, Льва Дурова «Пядь земли» смотрится как военная хроника. Солдаты-окопники как в жизни говорят о разном, высоком и низком, не шутками и не фразочками на цитаты и без лишнего пафоса военного времени.

«Восточный коридор»

Реж. Валентин Виноградов, 1966

«Восточный коридор» был неугоден с самого начала. Во-первых, сюжет строился вокруг белорусского подполья. В жизни подпольщики (партизаны были в деревни, подпольщики — в городе) не доверяли никому: ни московской разведке, ни партизанам. Поэтому их не жаловали — и во время войны часто сажали, якобы за содействие фашистам. Во-вторых, сценарий впервые в советском кино так глубоко и прямо затрагивал табуированную тему еврейства, гораздо глубже, чем в прославленном «До свидания, мальчики». Эмоциональной кульминацией фильма стала масштабная сцена гибели евреев. В центре кадра абсолютно голая девушка, обратив взоры в небо, патетично читала монолог на идише. На берегу реки стояли ряды евреев в талесах и молились перед смертью под лай собак, выстрелы и крики детей. Таким образом, фильм одновременно напоминает неореалистические фильмы Роберто Росселлини и сюрреалистические видения появившегося немного позже Алехандро Ходоровски или, если угодно, Сальвадора Дали. В интервью режиссер рассказывал: «И вот мы написали такой сценарий, где было все неоднозначно, где было непонятно, кто герой. Героев вообще не было». Музыку писал знаменитый композитор Микаэл Таривердиев. В широкий прокат «Восточный коридор», конечно, не вышел. Фильм не изрезали, не положили на полку, но показывали по окраинам и быстро отодвинули в тень. Вышло две рецензии — обе отрицательные. После «Восточного коридора» Виноградов снял «Далеко от войны» по повести Юрия Нагибина. Из-за отказа делать поправки его выжили со студии «Беларусьфильм», картину перемонтировали, и от режиссерского замысла Виноградова ничего не осталось (в перестройку фильм восстановили и вернули ему оригинальное название). Эта судьба в той или иной мере преследовала каждый из следующих фильмов режиссера. Виноградов остался автором одного шедевра, по счастью не изуродованного цензорами.

«Материнское поле»

Реж. Геннадий Базаров, 1967

Киргизское горное поселение. Главная героиня Толгонай потеряла на войне троих сыновей и мужа. Вместе с другими жителями она пытается сохранить и обезопасить свой быт. Всей деревней они отправляют на войну сыновей. И каждый день ждут возвращения — но никто не приходит. Краеугольной становится дележка зерна, а единственное утешение — встреча проезжающего поездом мужа или сына — делает невозможным халатность чинных государственных и военнослужащих (такая критика была нехарактерной даже для относительно свободной оттепели). В молитвах Толгонай просит прощения у победы. На протяжении всего фильма звучит ее неумолкаемый внутренний монолог. «Материнское поле» основано на одноименной повести Чингиза Айтматова, и снято 25-летним студентом ВГИКа Геннадием Базаровым непосредственно по личной просьбе писателя. Для Базарова фильм стал дипломной работой. В будущем режиссер завоевал звание главного enfant terrible киргизского кино. Его фильмы лежали на полке и не выходили в прокат. «Материнское поле» вышло на советские экраны в роковом 1968-м, спустя год споров о его идеологической неоднозначности. Сейчас изменилось немногое: оцифрованы лишь три фильма Базарова, два из которых — истерны. А его радикальные перестроечные киноэкзерсисы (ставшие школой, например, для такого значимого режиссера, как Актан Кубат) лежат на полках Госфильмофонда и постепенно предаются забвению.

«Дерзость»

Реж. Георгий Юнгвальд-Хилькевич, 1971

Неуместное во всех отношениях начало: панорамирование, дикторский голос произносит: «Это наша земля». Двое дезертиров, заручившись поддержкой жены погибшего третьего, обосновываются под немецкими фамилиями в городке, оккупированном третьим рейхом. Они давно устали бежать, поэтому решают действовать по справедливости: прикрывшись новым безопасным положением, взрывать, наравне с местными партизанами, фашистские составы — конечно, с целью когда-нибудь подорвать Гитлера. Брутализм главного героя Клименко тут побеждает логику фашистскую и просто бытийную. Каждый, включая нацистских лидеров, изъясняется на чистом русском. Цели героев туманны, а операции — фантастичны. Ближе к финалу появляется сам Фюрер и делает то, чего в голову ну совсем не могло прийти. Потом вестернизированные таверны, крушение пассажирского поезда… Примерно такими — только западными — фильмами вдохновлялся Квентин Тарантино, когда снимал «Бесславных ублюдков». Режиссёра Георгия Юнгвальда-Хилькевича (автора, на минуточку, «Мушкетеров») можно сравнить, например, например, с Тони Скоттом (или другими эталонными американскими режиссерами-производственниками), и поратовать за то, что и в нашей стране — во всяком случае, один раз — народная трагедия таких масштабов стала площадкой для развития авантюрного и по-хорошему идиотского боевика. В этом есть дерзость, не меньшая, чем у героев фильма, и абсолютно отчаянная любовь к кино.

«Ради нескольких строчек»

Реж. Александр Рогожкин, 1985

1944 год. Грузовик с литсотрудниками подрывается на мине близ маленькой деревушки. Невидимый (вплоть до последнего кадра) враг стреляет, но вместо военных действий мы слышим обрывочные диалоги. Разбросанный взрывной волной шрифт собирают по периметру деревни. Букву «А» в один момент склевывает наученный алфавиту гусь. Некоторые читают чужие письма. Другие отправляют деньги женам убитых солдат. Третьи поют частушки. Русская речь перемежается с украинской. Едва оправившись после роли в «Вам и не снилось», двадцатилетний Никита Михайловский играет грозного лейтенанта Егорова. Лицо его полно меланхолии: дома никого не осталось, погибли. По ночам он оттаивает и пишет стихи. Любит девочку Настеньку, и она его до безумия. Несвязность сюжета неудивительна: «Ради нескольких строчек» снят по мотивам целого сборника документальных новелл — «Дивизионке» Михаила Алексеева. Это режиссерский дебют Александра Рогожкина, в будущем прославившегося комедиями о русской ментальности — например, «Особенностями национальной охоты» с сиквелами или «Кукушкой», единственной народно любимой комедией о войне. Уже в «Ради нескольких строчек» появляется покойный Алексей Булдаков в характерном для него образе эдакого бывалого. И отсюда же берет начало избранная Рогожкиным эстетика скрупулезного реализма — пока без поправок на беспрецедентную комичность русского бытия.

«Воскресный день в аду»

Реж. Витаутас Жалакявичюс, 1987

Самый странный фильм списка. Русский и литовец сбегают из концлагеря и попадают на приморский пляж, в зону отдыха эсэсовцев. Один из них идеально говорит по-немецки, другой знает на нем несколько фраз. На пляже они проводят день: ищут одежду и еду, вынужденно общаются. Фашистский мир «Воскресного дня в аду» — абсолют культуры потребления и элементарного обывательства. Немцы тут либо полумифические монстры, либо просто оптимистичные красномордые идиоты. Одного из героев пытается соблазнить 23-летняя Ингеборга Дапкунайте в нарядном платье и военной шляпе СС, отвечающая всем критериям нацэксплотейшена. Заканчивается всё советской бомбежкой. «Воскресный день в аду» — предпоследний фильм Витаутаса Жалакявичюса, одного из наиболее радикальных советских прибалтийских режиссеров, — стал его вторым обращением к теме войны после культового в СССР «Никто не хотел умирать» 1965 года. Мизантропические настроения постаревшего автора идеально совпали с не менее мизантропическим пылом перестройки.

«И ничего больше»

Реж. Александр Сокуров, 1988

Александр Сокуров отделяет на фотографии умирающего Ленина от улыбающегося Сталина. Ставит в пример военную аккуратность Великобритании и короткой монтажной склейкой сталкивает Черчилля с солдатом, уравнивая обоих. Он работает с фактами. В кадрах хроники норовит найти и выделить уникальности — случайный взгляд девочки или проникнутое болью лицо солдата. Его монотонный голос за кадром — что голос бога, понимающего историю в призме демократических ценностей и знающего будущее наперёд. Из сухих цифр статистики, которые Сокуров не гнушаетсяозвучить, рождаются обрывки человеческих судеб. Факты переливаются в отдельных людей, а люди — в отдельные факты. Основной тезис автора предельно гуманистичен: жизнь не укладывается ни в несколько строчек хроники, ни в могильную черточку, ни, тем более, в историю победы отдельного государства. Как и всегда у Сокурова, человек неотделим от искусства: параллельно, как будто бы между делом, проигрываются кадры из фашистских пропагандистских фильмов, русская чечетка и народный фольклор. Лицо ремесленника с неидентифицируемого музейного портрета рифмуется с солдатским лицом, грязным от копоти. «Сначала были красные и белые, потом Россия и Запад». «За 25 лет одно поколение пережило две Мировые войны, революцию, Гражданскую войну, военный коммунизм, индустриализацию». Сокуров не заостряет, как многие, внимание на мирных договорах, не делает пауз на официальном окончании войны. Он, наоборот, расставляет акценты tertium non datur. За кадром, меж тем, во всю идёт перестройка и появляются новые за или против нас, в мире идет война — и это считывается.