Год великого перелома белов слушать

Белов Василий — Привычное дело слушать онлайн

Белов Василий — Привычное дело

Тип: аудиокнига
Аудио кодек: MP3
Битрейт аудио: 96
Описание: В. И. Белов
Привычное дело. Рассказы
[1,33 gb | 33:00:28 | 96 kbps]
Читает Герасимов Вячеслав
Оцифровка: nikto1971
Чищено: макыс

От издателя
В классической повести Василия Белова «Привычное дело» запечатлен русский народный характер, щедрый, добрый, терпеливый, решительный и драматичный. Книга издается к 75-летию со дня рождения известного русского писателя.
В книгу включены повесть В.И.Белова «Привычное дело» и рассказы «За тремя волоками», «На Росстанном холме», «Скворцы», «Кони», «Бобришный угор», «Никола Милостивый», «Данные», обязательные для чтения и изучения в средней общеобразовательной школе.

Василий Иванович Белов
23.10.1932 Писатель.
Родился в Вологодской области. Семилетнюю школу Белов закончил в деревне Тимониха, продолжил учебу в ФЗО в городе Соколе. Трудовую деятельность молодой человек начал в качестве плотника, затем стал мотористом, дизелистом.

Отслужив в армии, в конце 50-х годов Белов начинает работать в областной Вологодской газете. В1956 году он впервые выступает как поэт в журнале «Звезда». В том же году вступает в члены КПСС. Несомненная талантливость юноши приводит его в Литературный институт им. М.Горького, где он учится с 1959 по 1964 год.

В 1961 году издана первая книга Белова — сборник стихов «Деревенька моя лесная». В том же году автор дебютировал в печати со своим прозаическим произведением, повестью «Деревня Бердяевка». В 60-х годах публикуется ряд произведений Белова: рассказы «На Росстанном холме», «Весна», повесть «За тремя волоками».

Ярким образцом русской «деревенской прозы», принесшим автору широкую известность и открывшим путь в центральную печать, стала повесть «Привычное дело», написанная в 1966 году. В 1968 году в журнале «Новый мир» публикуется повесть «Плотницкие рассказы», а в 1969 — повесть «Бухтины вологодские». После первых «Бухтин…» в 1996 году было издано продолжение.

Творчество Белова становится отныне одним из самых дискутируемых. Амплитуда размаха оценок произведений писателя — от ошеломленной восторженности до яростного отрицания. Все произведения его пронизаны печалью и болью о распаде традиционной крестьянской России, о косности сознания сельских жителей, разорении и опустении русских деревень.

В 70-е годы Белов завершает прозаический цикл «Воспитание по доктору Споку».

В 1979 — 1981 году появляется «Лад» — книга «очерков о народной эстетике». Проблема «подлинного» и «мнимого» актуализируется в романе «Все впереди». Остросюжетный роман «Кануны (хроника конца 20-х гг.)» и его продолжения «Год великого перелома» и «Час шестый (хроника 1932 года)» рассказывают правду о коллективизации.

В. И. Белов лауреат Государственной премии СССР.

Василий Иванович Белов родился 23 октября 1932 г. в деревне Тимониха Вологодской области в крестьянской семье. Его отец погиб в 1943 г. на войне. Еще мальчишкой, Белов начал работать в колхозе, помогая матери поднимать четверых младших детей. Из детства, отрочества и юности ему запомнились прежде всего постоянный голод – и любовь к чтению.
После окончания сельской школы-семилетки (1949 г.) Белов уехал в город Сокол, где в школе фабрично-заводского обучения получил специальность столяра и плотника. Работал столяром, мотористом в леспромхозе, электромонтером. После службы в армии работал на заводе в городе Молотове (теперь Пермь).
В 1956 г. вернулся на Вологодчину и стал сотрудником районной газеты «Коммунар». К этому времени относятся его первые публикации в различных районных изданиях – стихи, очерки, статьи. По совету писателя-земляка Александра Яшина Белов посылает свои стихи в Литературный институт и проходит творческий конкурс. Из-за вечной нужды, отсутствия постоянного жилья и места работы он только к этому времени смог окончить вечернюю школу и получить аттестат.
В 1958 г. Белов был избран первым секретарем Грязовецкого райкома комсомола. Но не проработав и года, подал заявление об уходе в связи с вызовом на учебу в Москву. С 1959 по 1964 г. он учится в Литературном институте. В 1961 г. в журнале «Наш современник» опубликована повесть «Деревня Бердянка», тогда же появилась книга стихов «Деревенька моя лесная».
В 1963 г. Белов принят в Союз писателей СССР. Окончив институт, он возвращается в Вологду, где постоянно живет до сих пор.
В 60-х годах публикуется ряд произведений Белова: «На Росстанном холме», «Весна», «За тремя волоками».
Ярким образцом русской «деревенской прозы», принесшим автору широкую известность и открывшим путь в центральную печать, стала повесть «Привычное дело» (1966) В 1968 г. в журнале «Новый мир» появилась повесть «Плотницкие рассказы», а в 1969 – повесть «Бухтины вологодские» (бухтиной вологжане называют шутку, прибаутку, острое словцо, побасенку). Творчество Белова становится одним из самых дискутируемых. Амплитуда оценок – от восторженности до яростного отрицания.
В 70-е гг. Белов публикует повести, составившие цикл «Воспитание по доктору Споку», в которых резко противопоставлены городской и деревенский жизненные уклады. Городскую жизнь Белов видит как неестественную и безнравственную.
В 1978 г. опубликован роман «Кануны (хроника конца 20-х гг.)», повествование о жизни доколхозной северной деревни.
В 1979–1981 гг. появляется книга «Лад. Очерки о народной эстетике», состоящая из небольших эссе, каждое из которых посвящено какой-то стороне крестьянского быта. Белов говорит о повседневных занятиях и обычаях, об особенностях восприятия различных времен года, о растениях и животных в крестьянском обиходе – в общем, о природной гармонии народной жизни.
Его повести, рассказы, детские книги широко издаются. Пьесы «Над светлой водой», «По 206-й», «Бессмертный Кощей» идут в театрах страны. Основные их темы – необходимость сохранения народных (в основном – деревенских) традиций, народной памяти, размышления о смене поколений, о том, с какими потерями происходит эта смена, как разграбление природных богатств, разрушение образа жизни связаны с разрушением нравственности.
В 1987 г. выходит роман «Все впереди», где автор вновь обращается к своей любимой мысли о мнимости, неподлинности всей системы городской жизни. Очередной раз произведения Белова оказываются в центре полемики.
С 1989 по 1992 гг. Белов был депутатом, в 1990–1991 гг. – членом Верховного Совета СССР.
В 90-х годах публикуются продолжения романа «Кануны» – «Год великого перелома» и «Час шестый (хроника 1932 года)». Трилогия в целом – это взгляд писателя на коллективизацию, ее последовательное и яростное осуждение.
В 1991–1993 гг. издательство «Современник» выпускает пятитомное собрание сочинений Белова. В 1995 г. в журнале «Русский Север» появляется продолжение «Бухтин вологодских» – «Бухтины вологодские завиральные (перестроечные)».
В 90-е гг. Белов получил несколько литературных премий. Однако печатается он теперь реже, чем в доперестроечные времена, и, в основном, в изданиях «патриотического» направления – журналах «Москва», «Наш современник», газете «Завтра» и т.п., а также в вологодских изданиях.
За годы своей литературной работы Белов выпустил более шести десятков книг, суммарный тираж которых (по подсчетам 1998 г.) – более 7 млн. экземпляров. Его произведения переведены на многие языки.
Белов не оставляет публицистику, ратует за сохранение русского языка, русской природы, национального уклада жизни и национальных ценностей. Сегодняшние взгляды его достаточно радикальны.

Выходец из крестьянской среды русского Севера. Его отец Иван Федорович Белов погиб на войне, мать Анфиса Ивановна в одиночку растила детей (в своих воспоминаниях «Невозвратные годы» В.Белов подробно описывает всех деревенских родственников). После семи лет обучения в деревенской школе окончил ФЗО, где получил специальность слесаря 5-го разряда, освоил специальности моториста и электромонтера. Армейскую службу в 1952—1955 годах проходил в Ленинграде. В газете Ленинградского военного округа опубликовал первые стихи «На страже Родины», а затем поступил учиться в Литературный институт имени А. М. Горького. С 1964 постоянно живёт в Вологде, не порывая связь с «малой родиной» — Тимо́нихой, в которой черпает материал для своего творчества, начиная с повести «Деревня Бердяйка» и книги стихов «Деревенька моя лесная» (обе — 1961). Вслед за ними увидели свет книга рассказов «Знойное лето» (1963) и «Речные излуки» (1964). Публикация повести «Привычное дело» (1966) принесла Белову широкую известность, утвердила за ним репутацию одного из родоначальников и лидеров «деревенской прозы». Эта репутация была упрочена выходом повести «Плотницкие рассказы» (1968).

Больше у них ничего не было.

Тысяча, а может, и более православных душ… Вначале, надеясь на лучшее, они вздыхали, молились и плакали. Затем, отупевшие от водного блеска, от голода и безмолвья, начали проклинать судьбу. Мертвецы были не видны в пароходном темном удушье. Тут, на свету, закрывать глаза родным людям особенно тяжко. Холодные веки покойников не слушались под пальцами живых. Первыми в семьях умирали от голода грудные дети. Они безмолвно и тихо уходили из этого еще не познанного ими сердитого мира, и сдавленный материнский крик слышался то на одной барже, то на другой.

Белые ночи, солнце вместо луны.

День без конца и начала и красные зори без утра и вечера.

Таяла, уменьшалась чуть ли не с каждой зарей, шустовская большая семья…

Границу между многодневным отчаянием и полным безразличием ко всему миру Александр Леонтьевич почуял уже в трюме, когда перестала дышать самая младшая девочка. Глазами Шустов не видел, как завернутую и завязанную в домотканую наволочку, часовой бросил ее в море, но видел все это внутренним оком, представлял, как сверток качнуло килевой волной, как медленно уходит он в холодную бездну. И сердце Александра Леонтьевича тоже упало в холодную бездну…

В трюме наверняка было множество земляков, но в удушливой тьме, во время качки, среди миазмов кала и рвотных извержений мало кому приходило в голову знакомиться и рассказывать о себе. Здесь, на барже, на свежем и теплом полярном воздухе кое-кто узнавал земляков, а то и дальних родственников. Шустова окликнул парень, гостивший в одном с ним доме и даже плясавший с ним когда-то на перепляс. Четвертые сутки во рту парня не бывало маковой росинки.

— Полезу в реку… Нырну, а после, может, и выплаву, а Александр Леонтьевич?

Шустов с усилием прояснил сознание, сказал:

— Пристрелят. А ежели убежишь, так все равно изловят, будет еще хуже. Тюрьма… Потерпи, братец. Должен же конец-то быть! И у Печоры мели пойдут…

Нет, не было конца у великой реки Печоры!

Она текла по земле на две тысячи верст, она собирала вечную дань с необозримых таежных, уральских, тундровых и небесных источников, она была равнодушна к судьбе птенчиков из разоренных крестьянских гнезд.

Печора синела своими широченными плесами. Буксир надрывался и выбивался из сил, заглушая мужские крики и женский вой, периодами доносящийся со всех трех барж. Молча, равнодушно слушали эти звуки песчаные берега, потому что сама смерть плыла между островов и песчаных кос по бескрайней равнине. И вдруг в эту монотонно-печальную какофонию пробилось нечто совсем несхожее и непонятное, нечто противоречивое, прекрасное и необъяснимое. Мелодия! Она вмешалась в эти безобразные вопли, и они стали стихать. Отступили, исчезли. Казалось, что даже буксирный гул смирился и опустился в речные глубины. Одна мелодия плыла па юг, подгоняемая северным ветром, одна она реяла над великой рекой Печорой. Басовые рокочущие звуки заворожили реку:

Бас, словно подражавший шаляпинскому, не торопился, не надрывался, как надрывался сиплый пароходный гудок, пытавшийся заглушить звуки нездешнего мира. Этот бас был широк и рокочущ, было в нем что-то и от молодого вешнего грома, и от печального листопадного шелеста, от знойного сенокосного полдня и от полуночной отрадной прохлады. Нет, не было в тех звуках запредельной тоски, разве одна усталость вплеталась в песенный стрежень, как вплетается ледяная струя в теплый и мощный речной ток в меженную июльскую пору!

Разыгралась непогода!

Буксир, тащивший баржи, начал рыскать, на секунду ослабив толстые «цынки». Эти железные струны провисли, коснулись воды и тотчас же напряглись. Судно дернулось. В чем дело?

Долгополая командирская шинель, вероятно, осталась в каюте, темно-синие галифе были широко раздвинуты, хромовые сапоги блестели на солнце. Холеные руки вцепились в ремень. (Командир никогда не держал руки в карманах, говорил, что и у подчиненных не потерпит карманного биллиарда.)

— Красноармеец Девяткин! Что, не видишь?

Девяткин поставил винтовку в положение «к ноге». Левой рукой он держался за поручень.

— Вижу, товарищ командир.

— Убежит, пеняй на себя. Пойдешь под трибунал. Что надо делать по инструкции? Правильно, стрелять! Стрелять и бить по классовому врагу. Без пощады! Правильно?

— Правильно, товарищ командир.

— А ты?

Девяткин вскинул винтовку. Матрос, державший в руках ведро и веревочную мокрую швабру, изумленно застыл на палубе.

— Отставить! Стрелок Девяткин, на каком делении прицельная планка? Так! Вот, теперь правильно… Заряжай!

Хорошо смазанный затвор беззвучно послал патрон в патронник.

Снова рыскнул буксир, и пар засипел, и печальный гудок на минуту заглушил ерохинский мат, в это же время раздался мощный глухой щелчок. Выстрел был неудачным, рыжая борода никак не попадалась на мушку.

— Не тянешь ты, Девяткин, на ворошиловского стрелка! А ну, дай сюда!

Ерохин вырвал винтовку из рук Девяткина, стремительно передернул затвор. Гильза отлетела направо. Ерохин вскинул винтовку и выстрелил, почти что не целясь. Сидевший на кнехте баржи отец Николай дернулся от тупого удара. Левой рукой он схватился за правое плечо. И вдруг поднялся с кнехта во весь свой двухметровый рост, шагнул к бушприту. Выстрел Ерохина вогнал пулю вместе с куском ваты в мякоть левее правой ключицы. Отец Николай почувствовал боль тогда лишь, когда в рукав потекло и пальцы правой руки стали неметь. «Шалун ты, Нил Афанасьевич!» — хотел крикнуть отец Николай, но третий выстрел словно удар степного бича прозвучал над Печорой.

И подкосились ноги отца Николая, и рука отказала ему в последнем крестном знамении… Упал, сумел и успел лишь перевернуться на спину…

Александр Леонтьевич Шустов плыл на последней, третьей барже. Он слышал винтовочные хлопки, но не обратил на них никакого внимания. Так же равнодушно воспринял он и разговоры об убитом, который хотел бежать с первой баржи. Шустову было все равно. Его не занимало ничто из того, что происходило вокруг. Трое деток лежали мертвыми на деревянной стлани аккуратным рядком, ничем не прикрытые. Рядом с ними, беспамятная, стонала хозяйка, да и сам он терял временами память.

Сколько прошло дней? Сколько суток? Неизвестно. Он знал лишь, что дети умерли не столько от голода, сколько от горловой болезни. Скарлатина иль дифтерит? Эти друзья гуляли еще и по родимой земле. Вначале Александр Леонтьевич выходил на нос, кричал, требовал фельдшера. Никто не услышал его отчаянного и последнего зова…

Время остановилось. Печора была так же бесконечна и равнодушна, как бесконечны светло охристые береговые пески вдали, и эти бессчетные отмели, и эти однообразные берега. Ера — низкорослая приполярная ива — начала понемногу расти, приподыматься над беретом. Однажды темная гряда елей встала в глазах тех, кто был еще способен смотреть, слушать и осознавать пространство и время. Люди потеряли надежду, но буксир начал барахтаться у невысокого берега одного из печорских притоков. Баржа коснулась бортом глинистого отвесного берега. Корни высоких ив, обнаженных паводками. Серый глинистый грунт, камушки, и над всем этим… живая трава! Высокая пырейно-осотная, зеленая, сочная, хотя и без всяких цветочков. Трава была так близко от человеческих глаз, что родилась надежда, зашевелились самые ослабевшие, заговорили лежавшие без движения посреди давно ненужного скарба.

Три двухдюймовые доски, кинутые с баржи на берег… Подобие поручней, и даже бодрые мужицкие матюги, смягченные звуковым искажением… Узлы, крики охраны, плач уцелевших деток… Все это заставило Александра Леонтьевича собрать воедино последние силы.