Чем лечили переломы в старину

— Как же так? — сказал эльф, зловеще растягивая слова. — Мы там, в бою, раним для того, чтобы из-за этих ран умирали. А вы, стало быть, лечите? Я вижу в этом полное отсутствие логики.

Анджей Сапковский «Владычица озера»

Изобретая фэнтези-вселенные как идеализированные отражения европейского средневековья, авторы старательно ретушируют наиболее отталкивающие черты дотехнологической эры. В первую очередь это касается состояния медицины. Даже в реалистичном (и историчном) мире «Башни шута» Анджея Сапковского лечение ран не обходится без магии. Иначе картина может показаться читателю слишком уж брутальной.

Исследования стоянок эпохи палеолита позволяют заключить, что наши далёкие предки умирали молодыми. Лишь единицы доживали до сорокалетия — молодыми, но отнюдь не здоровыми. На их останках можно обнаружить как следы многочисленных ран (образ жизни охотника на крупного зверя трудно назвать здоровым), так и признаки чудовищно запущенных болезней.

Якобы непостижимые сила и здоровье древнего человека оказались мифом. Но уже десятки тысяч лет назад люди пытались оказывать помощь раненым и больным соплеменникам. И не всегда безуспешно. Ещё неандертальцы знали о полезных свойствах растений.

Достижения же древних людей во врачевании травм оказались неожиданно велики: на многих скелетах видны следы хорошо залеченных переломов. В ту пору для фиксации сломанной конечности использовались не деревянные лубки, а глина. Иногда звучат предположения, что руку или ногу просто закапывали на пару недель. Но этот варварский метод действовал.

Так на заре человечества возникли две разновидности медицинских работников: знахарь и костоправ. Первый лечил заклинаниями, травами и амулетами, а второй — руками. В деревнях эти «должности» сохранялись в неизменности до распространения научной медицины.

Сразу же сложилось и неравенство. Знахари почитались мудрецами и пользовались всеобщим уважением. Костоправы же, как правило, были непопулярны среди соплеменников и не имели в общине особого статуса. О них вспоминали лишь тогда, когда внушать себе, будто заговоры и настои помогают, становилось уже невозможно. И зуб приходилось вырывать.

Эффективность «народной терапии» с течением времени не повышалась. Как в пещерах, так и в деревнях 19 века лечение травами и магией приводило к незначительным и большей частью случайным результатам. Ведь в большинстве случаев определить, наступило ли облегчение благодаря усилиям шамана или вопреки им, было невозможно. Но неудача или успех костоправа обнаруживались немедленно. Неумелых, естественно, наказывали, что весьма способствовало прогрессу мастерства.

Уже в неолите, когда межплеменные столкновения ужесточились и на смену метательному оружию пришло дробящее, врачеватели научились трепанировать проломленные черепа. Что не так уж и удивительно, учитывая, какой опыт люди той эпохи имели в обработке кости.

В эпоху варварства «военная» и «гражданская» медицина ещё не различались организацией. В бою раненые должны были заботиться о себе сами, либо их выносили соратники. Затем раненых поручали заботе женщин.

С возникновением государств появились и предпосылки для оформления медиков в отдельную профессиональную касту. Терапия продолжала оставаться на «пещерном» уровне. От первобытных знахарей египетские жрецы отличались лишь сложностью произносимых заклинаний и экзотичностью ингредиентов в снадобьях. Зато хирурги долины Нила, получив возможность учиться, накапливать и обобщать опыт, достигали поразительного (с учетом примитивности инструментария) мастерства. Египетским дантистам, располагавшим только каменными инструментами, удавалось даже сверлить и пломбировать зубы.

Но искусство опытных врачевателей оставалось доступным лишь фараону и высшей знати. Резкий контраст в этом отношении представляла Ассирия, где подготовка медицинских кадров проводилась не в храмах, а при дворе. Первейшей задачей врачей, конечно же, оставалась охрана здоровья царя, но они также обязаны были обслуживать и войско, сопровождая его в походах. Ассирийцы первыми создали отлично организованную военно-медицинскую службу.

В Греции поначалу квалифицированных лекарей обучали в храмах Эскулапа — египетского врачевателя, причисленного эллинами к сонму богов. Позже возникли и светские школы медицины. Но организованность не являлась сильной стороной греческого народа. Лекари, часто самозваные и неумелые, следовали за войском по собственной инициативе в поисках заработка.

Греки преуспели в ином. Им удалось заложить первые камни в фундамент научной медицины. Следуя заветам Гиппократа, греческие врачи пытались понять, как функционирует человеческий организм, искать естественные причины болезней и устранять их. Стремились накапливать и использовать эмпирический опыт лечения — то есть давать больному то лекарство, которое при похожих симптомах уже помогало другим.

Решительный прорыв в области военной медицины был совершен в Риме после реформ Мария и перехода армии на профессиональную основу. С первого века до нашей эры валетудинариум на 1000 мест стал едва ли не самым внушительным сооружением в легионном лагере. Считаясь храмом Эскулапа-Асклепия, госпиталь оборудовался системой отопления, палатами на 4-6 мест и ванными для омовений. А иногда даже бассейном, что уже определённо могло рассматриваться как роскошь. Но это окупалось, ведь хорошее медицинское обслуживание облегчало вербовку легионеров. «Армия позаботится о тебе, сынок!»

За здоровье личного состава легиона отвечал медикус («целитель»). Под его руководством действовали придаваемые каждой когорте команды санитаров, помогающих раненым покинуть поле боя. Врачи же и прислуга госпиталя в штат легиона не входили и, как правило, нанимались на месте дислокации. Но если, как это могло случиться в какой-нибудь дремучей Британии, людей нужной квалификации найти было невозможно, их присылали из Рима.

После крушения античной цивилизации практика создания подразделений санитаров сохранялась ещё некоторое время у франков и византийцев. Причём у последних имелись даже конные санитары — despotati. Следуя за волной атакующих, они стремились подобрать выпавших из сёдел воинов, прежде чем вторая линия конницы растопчет их. За каждого спасённого деспотат получал награду.

Но с установлением феодальной системы санитары надолго исчезли со сцены. Только рыцарь, возглавляющий собственный отряд — «копьё», — мог рассчитывать на помощь оруженосцев. Каковая ему оказывалась при малейшей возможности не столько из преданности, сколько потому, что спасение господина (или хотя бы его тела) считалось благовидным предлогом, чтобы выйти из боя. Но, конечно же, сам рыцарь не имел права оставить сюзерена или даже ослабить копьё, отослав кого-нибудь из слуг, чтобы помочь оруженосцу или кнёхту.

Однощитные рыцари, не имевшие «группы поддержки», вынуждены были спасаться собственными силами, и реальный шанс на выживание имелся только у тех, кому удавалось удержаться в седле. Поэтому раненых, а тяжелораненных в особенности после средневековых сражений оказывалось мало. Часто о них не упоминается вообще.

Если рана оказывалась лёгкой, рыцарь оказывал себе первую помощь сам, используя индивидуальный перевязочный пакет. Каждый воин в ту пору носил с собой кусок чистого холста и баночку с «целебным» бальзамом — совершенно бесполезной мазью, изготавливавшейся на основе жира, а позже сливочного масла.

Те бедняги, кому досталось действительно крепко, могли лишь выбраться из свалки и уже там позволить себе выпасть из седла в надежде, что после боя кто-нибудь подберёт их. Рассчитывать в этом отношении стоило на нонкомбатантов, обычно сопровождавших средневековое войско. Главным образом на монахов и на женщин лёгкого поведения. Монахи действовали бескорыстно, но предпочитали не перевязывать раненых, а сразу отпускать им грехи. Прочие же «санитары» рассчитывали на то, что спасённый чем-то отблагодарит их.

В лагере раненый мог надеяться на помощь цирюльника. За тех, у кого средств на лечение не было, расплачивались сюзерены или товарищи. Позже в наёмных армиях раненым стала выдаваться компенсация из общей казны полка.

Но сделать цирюльник мог не столь уж многое. Из колотых ран отсасывалась кровь. Застрявшие наконечники стрел извлекались с помощью ножа. Рубленые и рваные раны промывались вином, после чего их края сшивались. Лишённые кровоснабжения клочья кожи и мышц отсекались. И это, собственно, всё. Повреждения внутренних органов цирюльники не врачевали.

В случае переломов вправлялись кости и накладывались лубки. Естественно, это касалось только самых простых случаев. Если кость была раздроблена, цирюльник ничего сделать не мог. Вообще, средневековые европейские хирурги уступали искусностью своим коллегам из древней Греции, Индии, Египта и Перу. Удаление катаракты и трепанация черепа были им не под силу. Что и неудивительно, ведь большую часть времени они выполняли обязанности парикмахеров и банщиков.

Оправиться от раны воину должны были помочь эликсиры, приобретаемые у знахарей. Преследуемые церковью колдуны в христианском войске предлагали свои снадобья «из-под полы». Но в изобилии и недорого. Главное же, их лекарства действительно были до некоторой степени полезны. Ибо, вопреки молве, мухоморы, сушёные пауки и помёт летучих мышей в их состав не входили. В основном колдуны продавали крепкое вино, настоянное на ароматных травах.

Также раненый мог приобретать лечебные амулеты: запрещённые у знахарей и разрешённые у монахов. Последние, впрочем, были по карману немногим. Ведь в них заключались якобы волос, ноготь, частица кости или зуб одного из святых. Поэтому в цену реликвии монах-продавец автоматически включал и стоимость индульгенции за лжесвидетельство. Для себя.

Получив помощь в вышеуказанном объёме, раненый стремился вернуться домой, чтобы отлежаться там. Но возможность для этого имелась не всегда. Транспорт был плох, дороги небезопасны, да и вынести путешествие в седле или телеге было под силу далеко не всем раненым. К услугам этих несчастных были госпитали — как стационарные, обычно при монастырях, так и полевые, тоже обслуживавшиеся монахами. Там наличествовали хоть какие-то условия для того, чтобы набраться сил.

От римского валетудинариума средневековый монастырский госпиталь отличался в трёх отношениях. Во-первых, там не имелось бассейна и ванн. Как, впрочем, и никаких иных условий для поддержания чистоты. Напротив, госпиталь по совместительству служил пристанищем для нищих и бродяг, что превращало его в рассадник болезней и паразитов.

Во-вторых, там не лечили. Совсем. Монахам было запрещено проливать кровь, а значит, делать операции. Не дозволено было и травничество. Ведь силу настоям, как тогда думали, придавали не сами травы, а произносимые при их сборе и заваривании магические наговоры. Монахи лишь предоставляли кров, кое-какой уход, и молились за больных.

В-третьих, содержание в госпитале было бесплатным лишь условно. От раненых, имевших деньги и ценности, ожидались пожертвования. Те, кто средств не имели, выходили собирать милостыню в окрестностях госпиталя. А бедные, но гордые… что ж, они постились несколько чаще, чем это полагалось по церковному календарю.

В средние века существовали ещё и врачи. Настоящие врачи — доктора медицины, получившие университетское образование. Люди весьма гордые, богатые, знатные, нередко посвящённые в рыцари. И, пожалуй, наименее полезные среди всех разновидностей медиков.

Не то чтобы врач средних веков не умел уж совсем ничего. Кое-что умел: например, именно при университетах сложились лучшие школы фехтования… Но лечить он не мог. Самым страшным было то, что сам врач этого не знал. И лечил. Беспощадно.

Единственно эффективным был введённый греками научный подход к лечению. Но продвинулись они в постижении устройства человеческого организма очень недалеко. Представления античных врачей о природе болезней и функциях органов были самые вздорные. Лишь во 2 веке новой эры Гален установил, например, что мыслит человек не сердцем, а мозгом, и что по артериям движется кровь, а не «жизненная сила». И предположил, что лёгкие служат для охлаждения сердца.

Но и Гален основывал свои представления о физиологии на взаимодействии четырёх «первичных жидкостей человеческого тела»: крови, флегмы (слизи), чёрной и жёлтой желчи.

В средние же века научный подход и вовсе сменился схоластическим. Врачу воспрещалось делать собственные наблюдения и выводы. Он лишь зазубривал превращённые в догму заблуждения римского времени. Пояснить, что такое «схоластика», проще всего на примере. До 17 века в Европе было принято считать, что у мухи 8 ног. Ибо так писал сам Аристотель. Доверять же не мудрости древних, а собственным глазам тогда считалось опасным заблуждением.

Вооружённый подобным знанием врач был очень опасен. Он пытался чинить механизм, об устройстве которого понятия не имел. Так, кровопускания, казалось, приносят быстрое и гарантированное облегчение: мечущийся в бреду больной успокаивается и засыпает. Но на самом деле они лишь ослабляли организм, облегчая и ускоряя переход пациента в лучший мир. Пропагандируя кровопускания как общеполезную гигиеническую процедуру, врачи наносили большой вред.

Именно в средние и новые века большое влияние на медицину стали оказывать религия, магия, астрология и алхимия. Даже в 16 веке Парацельс считал эффективными средствами лечения молитвы, заговоры и гороскопы, подсказывающие, в каком именно металле нуждается организм больного. Некоторым не везло: выпадала ртуть.

В древности доктора справлялись хотя бы с хирургией. Ведь простые цирюльники были лишь мясниками. Нередко их ножи без нужды рассекали мышцы, нервы и кровеносные сосуды, пронзали жизненно важные органы. Врач же знал анатомию. Проводимые им операции были куда безопаснее. Но операций-то средневековый эскулап не делал. И правильно, ведь анатомию он мог изучить лишь теоретически — по трудам того же Галена. Вскрытия трупов запрещались Церковью.

Самым же слабым местом средневековой хирургии было неумение врачей предотвращать проникновение инфекции в рану. Разрез промывался только от видимой грязи и только вином, которое, в отличие от водки, заразу уничтожить не способно. Ничего не зная о микроорганизмах, врачи перед операцией даже не мыли рук.

Но если бы и мыли… Гангрена, противопоставить которой можно только антибиотики, оставалась бичом раненых вплоть до 1940-х годов. Даже такая крутая мера, как обваривание раны кипятком, не давала гарантий от заражения.

В случае же начала гангренозного воспаления надежду на спасение оставляла только срочная ампутация. Но в средние века и этот шанс был призрачным. Как правило, во время серьёзных операций больной или умирал от болевого шока, или истекал кровью. Анестезия тогда проводилась бутылью крепкого вина (внутрь) либо деревянным молотом (наружно). Представления же о кровообращении в ту пору были настолько смутными, что жгут не накладывался.

В 15 веке перед медиками встала задача врачевания огнестрельных ран, более тяжёлых, чем те, с которыми хирургам приходилось встречаться ранее. Дело в том, что повреждение от круглой свинцовой пули по своему характеру — дробящее. Но при этом ещё и проникающее.

Летящий с огромной скоростью кусок свинца не рассекал, а плющил и разрывал ткани. Кроме того, пуля вколачивала глубоко в рану обломки панциря, обрывки одежды, волокна из набивки гамбезона. Если выстрел делался с близкого расстояния, в ране стоило поискать ещё и пыж. Условия для возникновения гангрены складывались просто идеальные.

Объясняя такое положение дел содержащимся якобы в свинце ядом, средневековые врачеватели пытались стерилизовать огнестрельные раны кипящим маслом. К счастью, скоро было замечено, что подобное лечение лишь увеличивает смертность.

Ввернуть в свой мир столь пугающий и натуралистичный элемент реальности, как гангрена, рискнул только Джордж Мартин в «Вестеросском» цикле. Рана великого воина вроде бы не опасна, правильно промыта и перевязана. Но через некоторое время она начинает пахнуть… И всё. Это — смерть.

Да и у Сапковского, пока просвещённые маги болтают о генетике и эволюции, эпидемии продолжают косить население мира Ведьмака. Видимо, в области микробиологии эти маги просвещены ещё недостаточно. Что ни говори, а технологическая цивилизация имеет свои преимущества.

Если вы нашли опечатку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.