Бунин на переломе
7. Философ Николай Федоров, учение которого, как доказано, повлияло на Достоевского.
8. И. А. Ильин, проф., философ.
9. Г. П. Федотов, проф., историк Церкви.
10. Б. П. Вышеславцев, философ.
11. В то время это слово употреблялось в женском роде.
12. См. апрель 1926 г.
13. Поэт Ник. Оцуп.
14. В. В. Розанов, философ, писатель.
15. Дочери поэта Ф. Тютчева.
16. Писатель В. Набоков (Сирин).
17. Известный пианист.
18. Вероятно, речь идет о романе Ф. Степуна «Николай Переслегин».
19. Фельетон Веры Николаевны.
20. Бунин пригласил Л. Ф. Зурова приехать к ним.
1930*
1. Генерал, стоявший после смерти Врангеля во главе «Русского Общевоинского Союза».
2. Книга Г. Кузнецовой.
3. Литературовед, автор трудов о Достоевском, Блоке и др.
4. В перечне Керенского нет, вероятно, опущен случайно.
5. Вера Ник. работала над своими воспоминаниями.
6. О Катаеве см.: «Устами Буниных», т. I, «Одесса».
7. Воспоминания о философе Л. М. Лопатине, брате Ек. М.
8. Журналист И. Троцкий.
9. Предполагаю, что это Поляков-Литовцев.
10. Речь идет о Нобелевской премии.
11. Проф. Кирилл Ос. Зайцев с женой. Автор книги «И. А. Бунин. Жизнь и творчество», изд. «Парабола».
1931*
1. См. запись от 25 марта.
2. Артист МХАТа Михаил Чехов, племянник Антона Павловича.
3. Виллу Бельведер ремонтировали, и на время ремонта Бунины уезжали, но ремонт не был закончен вовремя. Иван Алексеевич на несколько дней уехал в Торан.
4. См. прим. 4, 1926 г.
5. Французский журналист.
6. О надеждах и разочарованиях в связи с Нобелевской премией см. мою публикацию «Письма М. А. Алданова Буниным», «Новый Журнал» № 81, сс. 110–116.
7. Зять Э. Нобеля.
8. Г. П. Струве, впоследствии профессор, устраивал в «Clarendon Press» перевод «Жизни Арсеньева», которая и была издана под названием «The Well of the Days».
9. Немецкий критик и переводчик.
10. Речь, думается, идет о романе Л. Зурова «Древний путь».
1932*
1. Возникший в 1931 г. журнал религиозно-философского содержания.
2. В Париж ехала и Г. Н. Кузнецова.
3. Вера Ник. остановилась у первой жены М. Осоргина.
4. Роман Ф. Степуна.
5. Писатель В. П. Крымов.
6. См.: П. Е. Ковалевский, «Зарубежная Россия», Париж, 1971, с. 216.
7. Нобелевская премия была дана Дж. Голсуорси.
1933*
1. Слуга Буниных.
2. Поэт H. M Минский.
3. Курдюмов — псевдоним писательницы М. Каллаш, написавшей книгу о Чехове «Сердце смятенное», Париж, 1944.
4. См.: Марина Цветаева, «Неизданные письма», Париж, 1972, сс. 407–414.
5. Жена Евгения Алексеевича Бунина.
6. В ноябре 1909 г. Бунин был избран почетным академиком.
7. Шведский профессор-славист.
8. Более подробно об этом в статье В. Н. «То, что я запомнила о Нобелевской премии», «Новый Журнал» № 67, 1962, сс. 136–140.
9. Речь Бунина напечатана в «Воспоминаниях», Париж, 1950, сс. 270–272.
1934*
1. Покупка не состоялась, и Бунины никакой собственности не приобрели.
2. Бунина известили, что ему присуждена Нобелевская премия по литературе.
3. В Геттингене жили Степуны.
1935*
1. Л. Ф. Зуров ездил в этнографическую экспедицию.
1936*
1. Бунин тяжело переживал разрыв с Г. Кузнецовой, связавшей свою жизнь с Маргой Степун.
2. Леон Блюм, социалист, стал министром-президентом.
3. Бунина приглашали выступить с докладом в Польше.
4. Книга была издана в Париже в 1937 году.
5. О Е. М. Лопатиной см.: «Устами Буниных», т. I, «До перелома», т. II, «Чужбина».
6. Намек на «Беседы с памятью», воспоминания, которые писала Вера Николаевна.
7. Об этом свидетельствуют письма Бунина Вере Николаевне, хранящиеся в архиве.
8. Даты этих поездок установила мисс П. Стир, которая любезно привела в порядок бунинские отельные счета, за что приношу ей искреннюю благодарность.
1937*
1. Л. С. Врангель, писательница.
1938*
1. У Буниных жила Е. Жирова с дочерью Олечкой, к которой Бунины очень привязались.
2. Куприн, вернувшийся в 1937 г. в Россию, скончался от рака.
3. Речь идет о съезде русских писателей в Белграде в 1928 г. См.: «Устами Буниных», т. II, «Чужбина».
1939*
1. Зуров привез из экспедиции в Эстонию коллекцию полотенец и др. материалов, которые теперь хранятся в Музее Человека в Париже.
2. Художница Т. Д. Муравьева-Логинова.
3. М. Степун и Г. Кузнецова после объявления войны спешно уехали в Париж.
4. Не совсем точно: Гитлер «призвал» людей немецкого происхождения в Германию и они получили разрешение выехать.
5. В 1939 г. были только основаны советские базы, оккупация произошла в 1940 г.
6. Речь идет о советско-финской войне.
1940*
1. Брат первой жены Бунина.
2. «Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина.
3. См.: «Устами Буниных», т. II, «Чужбина», 1921 г.
4. См.: «Устами Буниных», т. II, «Чужбина», 1921 г.
5. Речь идет о сборнике «Темные аллеи».
6. См. запись Бунина от 22.7.40.
7. У М. Степун был немецкий паспорт и ей грозило интернирование.
8. Елена Александровна Розен-Мейер, урожд. Пушкина, внучка Александра Сергеевича.
9. Это ошибочное замечание, см. записи от 1, 8, 9 июня.
10. Двое Буниных, Г. Кузнецова, М. Степун. и Е. Жирова с Олечкой.
11. Ранний рассказ А. И. Эртеля, вошедший в его «Записки степняка».
12. Повесть И. С. Тургенева.
13. М. Л. Кантор, издатель и критик.
14. Вероятно, маршал Петэн.
15. Французские писатели XIX века.
16. О романе Бунина с Лопатиной см.: «Устами Буниных», т. II, «Чужбина», запись В. Н. от 6 июня 1931 г.
17. В этом письме Г. Д. Гребенщиков пишет о рабской зависимости от сугубого материализма, «в результате которой у нас все есть, кроме здоровья, свободы, денег и читателя».
18. Балтийские страны были оккупированы советскими войсками в середине июня 1940 г,
19. Поэтесса М. Карамзина. Письма к ней Бунина опубликованы А. Бабореко в «Литературном Наследстве», Иван Бунин, Москва, 1973, кн. первая, cc. 663–687.
20. Литератор А. Бахрах (Бунин обычно писал: Бахрак).
21. См. прим. 20, 1925 г.
1941*
1. Вера Ник. записывает 22 января: «Мы еще не голодаем, но не далек тот день, когда голод будем чувствовать большую часть дня. Пока еще остается хлеб».
2. Эту открытку Т. Д. Муравьева опубликовала в «Литературном Наследстве», Иван Бунин, кн. 2, с. 315.
3. Эти слова подчеркнуты. На полях простым карандашом поставлен крестик и восклицательный знак, а с другой стороны, в конце цитаты, рукой Бунина написано: «Идиот и сумасшедший».
4. Произведения И. Бунина.
5. Д. С. Мережковского.
6. Переписка на иностранных языках была в то время запрещена. Писали открытки, на которых, как на формулярах, были напечатаны вопросы со свободными для ответа местами.
7. Вопрос о душевной болезни, видимо, интересовал Бунина, см.: «Устами Буниных», т. I, «До перелома».
8. Речь идет о «Темных аллеях».
9. Слух этот был неверный.
10. Я. Б. Полонский, общественный деятель.
11. Писатель П. Д. Боборыкин (1836–1921).
12. Сам Иван Алексеевич, Л. Ф. Зуров и А. Бахрах.
13. Письмо А. Жида сохранилось в архиве.
4 juillet 41
Cher Monsieur
Je me suis beaucoup inquiète ces derniers jours, en pensant à vous, au sujet des derniers règlements et des mesures prises à l’êgard des Russes. L’on m’affirme que vous n’avez pas êtê tracassê… mais je voudrais être pleinemeut rassurê; ou du moins je souhaite, en cas de gêne et d’ennuis, en être aussitôt avisê par un mot. Mon admiration pour l’auteur du Village, mon estime et ma sympathie, sont trop vives pour me laisser supporter d’un coeur lêger quoi que ce soit qui puisse vous arriver de fâcheux.
Veuillez me croire bien attentivement
Votre Andrê Gide.
1942*
1. B. M. Куталадзе скончался в середине декабря.
2. Вера Ник. записывает: «Ян и Леня огорчены, что я не дома. Но я больше не могу выносить барышень, их фальши. Они, конечно, рады, что я уехала. Аля равнодушен. Ему все равно, с кем поесть или попить».
3. Пианист.
4. Вещи M. Алданова.
5. Адмирал Дарлан, сотрудничавший с Петэном в правительстве Виши.
6. Роман А. Эртеля.
1943*
1. В. Варшавский попал в плен к немцам и выжил, а его считали погибшим.
2. О встречах с С. В. Рахманиновым см.: «Устами Буниных», т. II, «Чужбина».
3. «Бесчувственность», видимо, не была постоянной. См.: «Памяти П. Нилуса», некролог, написанный Буниным в связи с третьей годовщиной смерти его «многолетнего друга». («Русские Новости», 24 мая, 1946 г.). О Нилусе см.: «Устами Буниных», т. I, «До перелома».
4. О А. Клягине см.: И. Бунин, Собр. соч., т. 9, изд-во «Художественная литература», 1967, сс. 477–479.
5. Знаменитый врач, лечивший в свое время Черчилля.
6. Художник Н. Д. Милиотти.
7. Этот рассказ Бунин потом переименовал в «Речной трактир».
1944*
1. Так у Буниных называлась их квартира на 1 rue Jacques Offenbach в Париже.
2. Т. С. Конюс, дочь Рахманинова.
3. Вилла по соседству с Буниными.
4. С архимандритом о. Киприаном Керн, известным патрологом, Бунин переписывался с 1940 г. Письмо, о котором говорится в дневнике, вероятно, ответ на длинное письмо о. Киприана о Толстом, в связи с книгой Бунина «Освобождение Толстого».
5. К Буниным приходили русские военнопленные.
1945*
1. Бунины, вместе с Мережковскими, отдыхали в Амбуазе летом 1922 г. См.: «Устами Буниных», т. II, «Чужбина».
2. Проф. С. П. Мельгунов.
1946*
1. Поэт, которого Бунин знал по Одессе.
2. Советский посол в Париже.
3. Писательница Н. Кодрянская, принимавшая большое участие в судьбе Буниных.
4. Советский писатель К. Симонов.
5. Переводчица.
6. О В. Катаеве см.: «Устами Буниных», т. I, «Одесса».
7. Писатель.
8. Писатель Р. Б. Гуль, ныне редактор «Нового Журнала».
9. Вероятно, художник Александр Бенуа.
1947*
1. См.: «Устами Буниных», т. I, «Одесса».
1948*
1. Бунины ушли из Союза писателей в протест против решения удалить из Союза принявших советское подданство писателей.
2. Бунин отказался ехать в Советский Союз, несмотря на все приглашения.
3. Поэт Георгий Иванов.
4. Проф. М. Карпович, в то время редактор «Нового Журнала».
5. Письмо было послано через Б. К. Зайцева.
6. Вдова поэта.
7. Старшая дочь Рахманинова.
8. Т. С. Конюс.
1949*
1. См.: «Устами Буниных», т. II, «Чужбина».
2. Рассказ Бунина, написанный в 1913 г. на Капри.
3. Родственник Веры Николаевны.
1950*
1. Журнал, изд. в Нью-Йорке, под ред. С. Прегель.
1951*
1. Д-р Николай Ефремович Андреев, историк.
2. В. Н. собирала деньги на издание романа Л. Зурова. Эти деньги пошли потом, с согласия подписчиков, на его лечение.
3. О проф. Г. П. Федотове, историке Церкви, см.: «Устами Буниных», т. II, «Чужбина».
1952*
1. Ю. Л. Сазонова собиралась писать книгу о творчестве Бунина. См. мою публ. в «Новом Журнале», № 107, «Бунин о себе и своем творчестве», сс. 165–169.
2. Нервное расстройство.
3. Т. Алексинская помогала Вере Николаевне разбирать архив Бунина.
1953*
1. Редакция «Нового Журнала», в котором были опубликованы выдержки из дневников Бунина, поместила к этой записи следующее небезынтересное примечание (№ 116, с. 184): «Эта запись кажется нам неверной. От лица очень близкого к семье гр. Н. Толстого мы знаем, что Бострэм был воспитателем его детей. Графиня Толстая сошлась с Бострэмом, и от их связи родился сын. Граф Н. Толстой поступил благородно, он покрыл „грех“ жены, признав Алексея законным сыном, который и получил его титул и фамилию. […] Его сводные братья по матери не признавали его ни графом, ни Толстым. […]»
2. Врач, о. Петр Струве.
3. Л. Ф. Зуров заболел нервным расстройством.
4. Речь идет о подготовке к изданию книги Бунина «О Чехове», вышедшей посмертно.
Источник
В 1909 году Бунин был избран почетным академиком. Узнал он об этом из полученной 1 ноября телеграммы. Он рассказывал в письме Федорову 3 ноября 1909 года: «Вечером 1-го сидели у меня гости, и вдруг вбежал Сева (Всеволод Николаевич Муромцев. — А. Б.) с криком: „Телеграмма академику Бунину!“ И действительно, было адресовано: „академику“. Я опешил. Разорвал: „Сердечный привет от товарища по разряду. Котляревский“. Но, повторяю, опешил я и на другой день, когда стали являться ко мне из газет, чувствовал себя странно и неловко. Нынче есть в „Русском слове“… В питерских газетах еще ничего нет, но получил поздравительную телеграмму — от Сологуба!» [420]
Академик А. А. Шахматов официально извещал Бунина об избрании его академиком 4 ноября 1909 года [421] .
Петр Александрович Нилус писал Бунину 3 ноября: «Радуюсь от души твоим успехам, радуюсь и тому, что Академия признала, что истинное художество не всегда там, где идет игра под большую публику» [422] .
Через несколько дней Бунин и Вера Николаевна уехали в Петербург.
20 ноября Бунин вернулся в Москву, Вера Николаевна осталась в Сосновке, под Петербургом, где она часто гостила у профессора А. Г. Гусакова. «После, — как она писала, — слишком утомительной жизни в Петербурге, в связи с избранием Бунина в Академию» [423] , им обоим надо было отдохнуть. 24 ноября Бунин писал Нилусу:
«Дорогой друг, немного беспутный образ жизни вел я последнее время — уж извини за молчание, на этот раз оно довольно простительно. Был, как ты знаешь, в Питере, трепетал холеры, но — пил, гулял, чествовали меня и пр. Визиты делать товарищам по Академии, слава Богу, не требуется… Приехал сюда дня четыре тому назад — и опять немного загулял, тем более, что Вера осталась гостить под Петербургом… Устал я порядочно, да и смертельно надоело бездельничать, да и чувствую себя нездоровым. Посему очень подумываю об отлете в теплые края, но куда, еще не придумал… По-моему, необходимо мне в самом начале декабря исчезнуть из Москвы — через неделю вытребую сюда Веру и — за сборы. Но куда? куда? Сухое, сухое место надобно…
О Куприне читал вчера в газетах: он уже в Птб… Ни на какую охоту я с ним не поеду — он, конечно, зол на меня ужасно, хотя отлично знает, что я не виноват ни сном, ни духом, что не он оказался академиком» [424] .
Вера Николаевна Муромцева-Бунина писала 27 июля 1957 года:
«В Академии шел вопрос о Куприне. Его не выбрали только потому, что боялись его эксцессов. И Александр Иванович затаил злобу на Ивана Алексеевича, хотя тот не знал даже, что первого ноября выборы, для нас его избрание было совершенной неожиданностью». «А на место Куприна, — говорит в другом письме Вера Николаевна, — избрали тогда Златовратского… что очень огорчило Ивана Алексеевича. Ведь по таланту Златовратского нельзя было сравнивать с Куприным, хотя в какие-то годы он имел большой успех» [425] .
Нилус спрашивал Бунина:
«Правда ли, что Куприн и Андреев не поздравили тебя?» [426]
Размолвки не мешали Куприну по-настоящему ценить редкий художественный дар Бунина. Он постоянно восхищался его стихами и прозой, видел в Бунине одного из лучших писателей своего времени. В письме (без даты) к Бунину, относящемся к 1908–1909 годам, он говорит:
«Милый мой, дорогой и прелестный Гаврюшка! Если я тебя чем обидел — прости великодушно. Ты знаешь: одного тебя из писателей люблю я крепко и нелицемерно, чту твой тонкий аристократический талант, как никто, и горжусь твоей дружбой до того, что ревную тебя» [427] .
Куприн говорил, что Бунин принадлежит к художникам, «приобщенным к идеалу всей русской литературы». По словам автора «Поединка», «Бунин тонкий стилист, у него громадный багаж хороших, здоровых, метких, настояще-русских слов: он владеет тайной изображать, как никто, малейшие настроения и оттенки природы, звуки, запахи, цвета, лица; архитектура его фраз необычайно разнообразна и оригинальна; богатство определений, уподоблений и эпитетов умеряется у него строгим выбором, подчиненным вкусу и логической необходимости; рассказ его строен, жив и насыщен; художественные трудности кажутся доступными непостижимо легко… И многое, многое другое» [428] .
Писателем «большой талантливости» [429] для Бунина был Куприн. Лучшими его произведениями он считал «Конокрады», «Болото», «На покое», «Лесная глушь», «Река жизни», «Трус», «Штабс-капитан Рыбников», «Гамбринус», «чудесные рассказы о балаклавских рыбаках» и даже «Поединок» или начало «Ямы» [430] . Он вспоминал о Куприне:
«Я поставил на него ставку тотчас после его первого появления в „Русском богатстве“…
Странно вообще шла наша дружба в течение целых десятилетий: то бывал он со мной нежен, любовно называл Ричардом, Альбертом, Васей, то вдруг озлоблялся, даже трезвый: „Ненавижу, как ты пишешь, у меня от твоей изобразительности в глазах рябит. Одно ценю, ты пишешь отличным языком, а кроме того, отлично верхом ездишь. Помнишь, как мы закатывались в Крыму в горы?“ Про хмельного я уж и не говорю: во хмелю, в который он впадал, несмотря на все свое удивительное здоровье, от одной рюмки водки, он лез на ссоры чуть не со всяким, кто попадался ему под руку. Дикая горячность его натуры была вообще совершенно поразительна, равно как и переменчивость настроений…
Первые годы нашего знакомства чаще всего мы встречались в Одессе, и тут я видел, как он опускается все больше и больше, дни проводит то в порту, то в самых низких кабачках и пивных, ночует в самых страшных номерах, ничего не читает и никем не интересуется, кроме портовых рыбаков, цирковых борцов и клоунов…
Потом в жизни его вдруг выступил резкий перелом: он попал в Петербург, вошел в близость с литературной средой, неожиданно женился на дочери Давыдовой, в дом которой я ввел его, стал хозяином „Мира Божьего“… жить стал в достатке, с замашками барина, все больше делаясь своим человеком и в высших литературных кругах, главное же стал много писать и каждой своей новой вещью завоевывал себе все больший успех» [431] .
Нравилось Бунину то безразличие к своей славе, с каким Куприн относился к ней даже в ту пору, когда мало уступал в ней Горькому, Андрееву, Шаляпину. «Казалось, — пишет Бунин, — что он не придает ей ни малейшего значения» [432] .
Дружески встречались они и в эмиграции.
Александр Иванович подарил Бунину свою фотографию с надписью: «И. А. Бунину — А. Куприн с любовью» [433] .
К 1908–1909 годам — ко времени сотрудничества Бунина в «Северном сиянии» — относится, по его свидетельству, знакомство с А. Н. Толстым. «Я редактировал тогда, — писал он, — беллетристику в журнале „Северное сияние“… И вот в редакцию этого журнала явился однажды рослый и довольно красивый молодой человек, церемонно представился мне („граф Алексей Толстой“) и предложил для напечатания свою рукопись под заглавием „Сорочьи сказки“, ряд коротеньких и очень ловко сделанных „в русском стиле“, бывшем тогда в моде, пустяков. Я, конечно, их принял, они были написаны не только ловко, но и с какой-то особой свободой, непринужденностью (которой всегда отличались все писания Толстого). Я с тех пор заинтересовался им…» [434]
Источник
То была напряженная трудная юность, время самопознания и самосоздания, — казалось бы, внешних событий было немного, но для 14–15-летнего поэта все событие: ночная поездка по лесу, ландыши, мечта о какой-то гувернантке, картинка стрижки бабами овец, уличные деревенские посиделки с гармонью и частушками, смерть и похороны родственника или смерть любимого в ту пору поэта Надсона, первый поцелуй и первая папироса, арест и возвращение брата Юлия, дружба с младшей сестрой Машей и ее подружками, пьянство отца или его же рассказы о том, как играл в карты с графом Толстым, когда воевал в Севастополе. Где-то у Олеши есть: писатель начинается с двух вещей: внимания и воображения. Бунинская особенная наблюдательность начинается рано и остается навсегда, превращаясь со временем в изощренность, в ту именно бунинскую густоту прозы, поэзию прозы, о которой Чехов говорил, что она как двойной бульон, а Куприн кричал в сердцах: «Меня тошнит от твоей изобразительности!» Юноша-Бунин мечтает быть не хуже Пушкина и Лермонтова, самолюбие и честолюбие его проявились удивительно рано, он как бы наперед знает свою судьбу, пусть в мечтах, но провидит свой славный путь, — отчего сразу высоко ставит, как теперь говорится, планку для своего прыжка. И все осуществлялось, между прочим, шло даже и поверх планки. Не шуткою было уже в 1900 году напечатать сразу, в одном номере горьковской «Жизни» и поэму «Листопад» и «Антоновские яблоки» — первый из шедевров бунинской прозы. Не шуткою были ранняя Пушкинская премия (одна и вторая), избрание в академики. (Кстати, однажды парижский шофер такси, куда сели Бунин и его секретарь Седых, послушав две минуты разговор пассажиров, — Бунин всю жизнь употреблял, когда надо было, крепкое словцо, — сказал: «Я угадал, господа, должно быть, мсье офицер русского флота?» — «Нет, — отвечал Бунин, — я почетный академик по разряду изящной словесности». — «А, изящной!» — только и оставалось сказать шоферу.) Не шуткою были ранние собрания сочинений, широкая известность среди русской эмиграции и полный отказ от Бунина на родине, ставшей советской. И уж совсем не шуткой сделалась Нобелевская премия 1933 года, первая литературная Нобелевская, полученная русским писателем.
Из книги Веры Николаевны Муромцевой о жизни Бунина, из «Жизни Арсеньева», из различных воспоминаний и документов, явившихся на свет уже теперь, когда опомнившаяся от тоталитаризма Россия стала, наконец, подбирать свои разбросанные в разные времена и по разным странам богатства, признавать своими тех, кто десятилетиями все ходил во врагах и изменниках, — из всех этих примечательных для биографии писателя вещей легко увидеть, как вырастал мальчик и юноша Бунин. Рос в родительских деревенских поместьях, среди быта «мелкопоместных», разорившихся, живших вплоть и почти вровень со своими крестьянами, среди орловской, елецкой природы, полей и лесов, в большой семье, со множеством сородичей и соседей, с чудака-ми-учителями, с пахотами и жатвами, ночными и охотами, сказками и преданиями, с ежедневными событиями и историями, в самой глуби родного языка, песен, преданий, молитв, праздников и похорон, — всегда на вольном воздухе, под сияющими или льющими дожди небесами, под звездами, в завале зимних снегов, с конюшнями и скотными дворами, лаем собак и соленьем капусты. «Так знать и любить природу, как умеет Бунин, — писал А. Блок, — мало кто умеет. Благодаря этой любви поэт смотрит зорко и далеко, и красочные и слуховые его впечатления богаты». То же знание и любовь обнаруживаются в самых первых, даже газетных (когда работал в «Орловском вестнике» и писал туда, что попало) заметках, очерках и первых рассказах Бунина о «простом» народе, мужиках-крестьянах, бабах, мелкопоместном дворянстве.
В русской литературе, за спиной Бунина уже существовали Гоголь, Некрасов, тургеневские «Записки охотника» — может быть, лучшее, что написано о русском мужике! — писатели-народники с их умилением и радением о народе — страдающем брате.
«…Начало моей новой жизни совпало с началом нового царствования. Плохие писатели писали тогда романы и повести, пошлые заглавия которых верно выражали сущность происходившего: „На переломе“, „На повороте“, „На распутье“, „Смены“… Все и впрямь было на переломе, все сменялось: Толстой, Щедрин, Глеб Успенский, Златовратский — Чеховым, Горьким, Скабичевский — Уклонским, Майков, Фет — Бальмонтом, Брюсовым, Репин, Суриков — Левитаном, Нестеровым, Малый театр — Художественным… Михайловский и В. В. — Туган-Барановским и Струве, „Власть земли“ — „Котлом капитализма“, „Устои“ Златовратского — „Мужиками“ Чехова и „Челкашем“ Горького…
„Россия — сфинкс“. Религия Герцена — религия земли. „Община, артель — только на них, на этих великих началах, на этих святых устоях может развиваться Россия. И это — свет во тьме мещанского запада“.
Вера в народную жизнь. Народничество влияло на все — на литературу, науку, жизнь. Народничество жило верой, что Россия войдет в светлое царство социализма. Народничество было проникнуто истинным религиозным пафосом…»
Бунин и здесь видит и пишет по-своему. «В юности, читатель, меня очень интересовали дураки. Не улыбайся, — право, о них стоит подумать… Я с одинаковым удовольствием любовался и на старых, и на молодых, и на толстых кретинов, и на худых, долговязых идиотов. Мне нравилось наблюдать, как старый дурак постоянно гордится тем, что он женат и что он чистокровной породы; как он любит подарки, мятные пряники и произведения искусства — в часы досуга; как он всем дает понять, что он если и не блещет красотой теперь, то еще очень представителен. Нравилось мне, как гордится молодой дурак, говоря, что у него вся жизнь впереди, то есть что он тоже будет женат и будет любить пряники и прибавит народонаселения… Но потом — это-то еще бы ничего! — потом я встретил такую разновидность этой милой породы, что крепко задумался. Я встретил „злого“ дурака! О читатель, бойся злого дурака! Злой дурак не чета другим. Злой дурак гордится не тем, что он женат, а тем, что он — гений. Он видит, что кругом него рукава жуют, а он не жует и понимает, что он среди других — гений. Думают так же и многие посторонние. Да и в самом деле! — посмотри, какой иронией светятся свиные глазки этого гения под наплывшим лбом…»
Резок, сердит в данном случае молодой автор, — что ж, это с ним бывало, позже и порезче и покруче умел он сказать. Но однако смладу питавшие его родные Каменка, Озерки, Бутырки, Васильевское, — среднерусские села, усадьбы, окружавшие их угодья, населявший их народ, — они, а ничто иное были пищей зрения, слуха, души молодого поэта, и им обязаны мы и русская литература рождением замечательных бунинских шедевров вроде «Руси», «Таньки», «Ловчего» и многих других. «На край света» — первый бунинский сборник рассказов уже был наполнен этой природой, этими типажами.
Что такое Захар Воробьев из одноименного рассказа, богатырь-мужик, русобородый, с богатырской же душой?.. Он нес на руках верст пять нищую убогую старуху, а мог бы, кажется, унести всю Русь, все ее гори-злосчастья. Да что толку! Гибнет Захар, выпив на спор с дрянными людишками море водки. Поэт Иван Вольнов сказал об этом рассказе: «Это — на сто лет! Революцию сделаем, республика будет, а рассказ этот не выдохнется, в школах будут читать, чтоб дети знали, до чего просто при царях хорошие мужики погибали».
В изображении мужиков, крестьянской жизни, деревенской природы чудится у Бунина та же правда и та же боль, что были у Некрасова, у Глеба и Николая Успенских, — не зря Успенских он всегда высоко ставил, почитал, писал о них.
Бунин знал не идеализированный, романтизированный, приукрашенный из разных причин и чьих-то выгод русский народ, а подлинный, полный всякими достоинствами и столь же разнообразными малопривлекательными чертами. Но правда — Бог велит писателю: даже художественно преображенный мужик у него есть во всем смаке и мощи мужик-богатырь и дикарь, хозяин и раб, человек и полузверь. Как ни странно, Иван Алексеевич всегда внутренне полемичен, с чем-то (редко с кем-то) борется и полон скрытого, сконцентрированного пафоса. Изредка прорывается наружу. Так, например, в 1915 году: «…литература наша изовралась невероятно, критика пала донельзя, провал между народом и городом образовался огромный, о дворянах теперь нынешний городской интеллигент знает уже только по книжкам, о мужиках — по извозчикам и дворникам, о солдатах — только одно: „Так что, ваше благородие“, говорить с народом он не умеет, изобразители сусальной Руси, сидя за старыми книжками и сочиняя какой-то, никогда не бывалый утрированно-русский и потому необыкновенно противный и неудобочитаемый язык, врут ему не судом, вкусы его все понижаются». Фальшь, проклятая фальшь — первый враг Бунина. Это пишет уже автор «Деревни», произведения, бомбой рванувшего в обществе, мощном по замыслу и воплощению, сказавшем ту голую правду о Руси, на которую никто не решался. Прорвалось далеко не «вдруг» — о вековой отсталости, косности и дикости, о загубленности жизни и судеб, о вине не кого-то, социальной и классовой, а самих людей, обладателей и носителей конкретных характеров, исконно, исторически, генетически русских, — со всеми их качествами и пороками, свитыми воедино. Здесь он шел в ногу со зрелым, мудрым Чеховым, автором «Моей жизни», «Мужиков», «В овраге», уже драматургом Чеховым.
Источник